Ария Маргариты

Малыш Джонни — звезда рок-н-ролла, из Таксона, Аризона,
И колдун, заклинающий цифры, — Мистер Би,
Работавший в какой-то компьютерной фирме,
И Гарри — крепкий морячок,
Который ни разу не выигрывал войну,
И я, шут и клоун, лелеявший свою мечту,
Играя на гитаре…

Особенно мне нравились вот какие персонажи (ибо веяло от них непроходимо «арийским» духом):

Мы были учителями,
Мы были проповедниками,
Падшими ангелами

и монахами,Бродягами и легионерами…
Мы были триумфаторами и неудачниками,
Волшебниками и запойными пьяницами,Безвредными дураками с печальными глазами…
А я был клоуном-шутом,
Который лелеял свою мечту,
Играя на гитаре…

И вот мы здесь,

Мы так далеко зашли,
Нет больше никаких пешек или марионеток в крысиной гонке,
Мы стремимся ввысь,
Улетая в небеса.
Там, где кончается океан,
Мы откроем новую землю,
Для любого человека,
Такого, как я и ты..

Перед глазами разворачивается дивное полотно: Океан — такой, каким я видела Его когда-то. Почему так почтительно, с большой буквы? Чтобы подчеркнуть величие, фантастичность, божественность этого простора и глубины.

Когда смотришь на Него сверху, — из иллюминатора самолета, — то на ум приходит увиденное в «Солярисе» Андрея Тарковского. Нечто живое, огромное, ворочающееся, пугающее. Серого цвета. С редкими точками плывущих кораблей. Вернее корабликов. Даже мощный авианосец будет выглядеть с такой высоты игрушечным и хрупким. Пухленькая стюардесса, нацепив ярко-оранжевый спасательный жилет, подносит к накрашенным губам серебристую фигульку: «А это свисток, товарищи пассажиры. Им следует отпугивать акул, если ваш самолет потерпит катастрофу, и вы окажетесь в воде». Представляю себе команду сигарообразных чудовищ-людоедок с пастями, вырезанными полуподковой, которые только и ждут сигнального свистка, чтобы начать атаковать упавшие с неба акульи консервы в виде перепуганных до смерти человечков. На экране воображения — акулий футбол с обязательным ритуальным разрывом на мелкие кусочки захлебывающегося соленой водой арбитра.

Ближе к берегу — вода светло-бирюзовая, большинство почему-то называет этот цвет «голубым», но он все-таки бирюзовый! За бирюзовой полосой идет темная, до боли в глазах синяя таинственная полоса. Там очень глубоко, там плавают страшные барракуды и электрические скаты, парализующие человека своим молниеносным прикосновением. Повторение светло-бирюзовой полосы означает присутствие коварной мели. Мель заканчивается, темно-синий цвет вновь предъявляет права на пространство и доводит Океан до экстаза — Он сливается с небом. Разграничительной полосы больше не существует, желание вызволить ее из-за огромного занавеса, высмотреть ее, лишь вызывает слезы. Белый песок под ногами. Ослепительно белые раковины, которые прибой беззастенчиво переворачивает с бока на бок… Эти ракушки не подлежат обмену на одеколон и не могут быть проданы даже за медный грош — в их боках зияют черные дыры, словно кто-то из безбашенных пьяных пиратов целился, целился да и пальнул из музейного кремневого пистолета… Навстречу прямо по расстрелянным ракушкам движется белая лошадь. В седле — местный крестьянин, campesino, в полотняной рубашке и полотняных портках. Загорелые босые ноги покачиваются в стременах, на голове — сомбреро с безнадежно обвисшими полями.

То и дело возникающие картинки и запахи из прошлого когда-нибудь меня погубят…

Часть (f) назаретовского творения называлась «Остров под солнцем» (f — уже шестая буква английского алфавита).