Ария Маргариты

Семь черных, обреченных на смерть неизвестной щенячьей болезнью существ, с писком рванули из коробки, на кухне мама с грохотом уронила на пол кастрюлю с прокипяченными полотенцами. Из недоброй радиотишины выплыл дрожащий голос недооценившего степень моей стервозности паренька:

— Что ж, Пушкина оказалась самой эмоциональной из нас, что же делать! Поэты, знаете ли…

И на защиту отработанной тоталитарной поддержки президента был призван Аркадий Семенов, некогда чеканивший тексты для группы ВЕЖЛИВЫЙ ОТКАЗ. Он мастерски «отмазал» меня, заявив, что, несмотря на мою повышенную эмоциональность, в разведку со мной пошел бы безоговорочно…

На следующий день после этого инцидента появилась Она, прокуренная насквозь, не пользующаяся дезодорантом и оттого источающая странный душевыворачивающий запах. «Может, так и должна пахнуть космическая воительница», — думала я, наблюдая, как девушка выбирает одного из щенков, чтобы облегчить мне существование.

Через неделю все дети неизвестной собаки, пузатые, не успевшие познать радость разгрыза первой косточки, отправились в Собачий Рай один за другим. Я сжигала их крохотные трупы около помойки во дворе. Сдох щен и у Фехтовальщицы… После этого Она надолго исчезла из моей жизни, чтобы как-то в полдень позвонить и отчаянно прошептать: «Меня мать сдала в психушку, Маргарита, они что-то сделали с моей головой… Мои ноги не ходят… Ма…». Голос умолк. В трубке щелкнуло. Тишина.

Так окончилась еще одна космическая война, где чья-то мама выступила на стороне невидимого врага.

ПАУЗА

Не убивай муху — она под защитой закона,
Не убивай таракана — он под защитой закона,
Не убивай червяка — и он под защитой закона,
Не убивай эту сволочь — она под защитой закона…
Один только ты — вне закона,
Одна только ты — вне закона,
С тобой может сделать все,
Что захочет,
Любая
Защищенная законом и властью
Дрянь!

ВОРОНЫ И ГОЛУБИ

Сюжет 1

Странное дело — нелюбимый город по-своему расправляется со мной, пользуясь известной присказкой: «Пойдешь налево — коня потеряешь, пойдешь направо — суму отберут, попрешься прямо — головушку снесут басурманы. Стой лучше, где стояла. Целее будешь». Стоит выйти на Садовое кольцо, как начинается ломота в костях, тяжесть в затылке такая, словно вредоносные карлики запихнули мне туда тайком небольшое пушечное ядро. То же самое происходит, если я иду через навороченный стеклянный мост имени А.С. Пушкина на Ленинский проспект: ощущение такое, будто по всему организму пропускают поливной резиновый шланг и по нему отправляют в плавание игрушечные речные трамвайчики. Туда, где раньше плескалась хлорированная вода бассейна «Москва», а ныне пыжится Храм Христа Спасителя, вообще хода нет. Там образовался душный новорусский энергетический тоннель. Или — провал. Стремное место, почему-то вызывающее у многих умиление.

Бочком, бочком протискиваюсь между призрачных прутьев временной клетки (если бы я была гладкошерстной кошкой, на шкурке отпечатались бы черные полосы, как от ожога) и попадаю в Пушкинский музей, чтобы побалдеть на бархатной бордовой банкетке в заветном зале импрессионистов, посмотреть на спрятавшихся в розоватом лондонском тумане «Чаек над Темзой». Потом отправляюсь к врезающемуся корабельным носом в сквер дому, где мы с друзьями по вечерам под несущиеся из «музыкального ящика» ритмичные заморские песнопения выпивали коктейль-другой… Кошка я, кошка, которая гуляет вертким призраком сама по себе, смотрясь в зеркальные витрины воспоминаний.

Сидели в баре мы с тобой,
Сжимая вечный трюльник в кулаке,
А некий Бармен, идол неживой,
Царил и правил в этом бардаке.

Швейцар был пьян, швейцара дверь держала,

Народ давил простой «шампань-коблер»,
Не наша музыка напиться призывала
И плюнуть на приличие манер.
Юнцы балдели, глупые до писка,
Нахально пялились на девочек чужих,
А тетя Маня, бывшая хористка,
Всем предлагала выпить «на троих».

Вот череда задов, обтянутых джинсами,

Вся в напряженном ожиданье коньяка…

Все тот же Бармен толстыми перстами

Ловил в стакане крошки табака…

(из «Проходных зарисовок», написанных за несколько лет до появления АРИИ)