Ария Маргариты

За спиной — крик совы,
Млечный путь настоящий,
И солнце — взахлеб…
Впереди — хвост молвы,
Столько грязи притащит,
Что пулю бы в лоб.

Уходил, исчезал —

Непонятная сила
Вернула назад.
И в грозу проклинал —
Рядом молния била,
Да все невпопад!

В небе — вороны,

В небе и голуби,
Рукой не развести.
На Руси вся жизнь изломами,
И сбиты кресты —
Ночным ураганом.

Почему, для чего

Я рожден этим небом
И этой землей?
Чтоб считать день за год,
Верить в яркую небыль
И быть ей слугой?

А в степи идол спит —

Тени предков шаманят
И просят дождя,
Дождь им дан, и забыт…
Этим утром не знаю,
Не знаю, кто я…
В небе — вороны,
В небе и голуби,
Рукой не развести.
На Руси
Вся жизнь
Изломами,
И сбиты кресты…
Ночным ураганом.

Хорошо знакомое чувство, когда просыпаешься утром и не сразу можешь сообразить, на каком ты свете. Особенно если во сне метался по твоей квартире Борис Борисович Гребеншиков собственной персоной с огромной шкатулкой, в которой гремели чьи-то драгоценности. Или если, опять же во сне, наполеоновские солдаты вновь входят в Москву и мародерничают без удержу… Или если привидится такой сон (в ночь с 12 на 13 января 1999 года — уже прошлый век, подумать только!): выхожу я замуж почему-то за австрийского посла, расхаживаю в шляпках да мехах… И неизвестно откуда — группа МАСТЕР, все в шортах, майках… бренчат амулетами и крестами. «Рит, нам бы репетиционную базу найти!» — застенчиво говорит Грановский. «Айн момент, — отвечаю я, попивая коктейль «Маргарита», — в посольстве есть такой зал, вполне подходящий… Пойдемте!» Следующий сон-кадр: идем по огромному помещению, где на рядах кресел, как в кинотеатре, сидят всякие дяденьки и тетеньки. Грановский подходит к каждому и пытливо так спрашивает, знают ли они историю России. С виду типичные англичане радостно кивают головами. «Да, да, — лепечет почтенная леди, — бло-ка-да…» Алик раздает автографы… В зале, который подошел бы под репетиционную базу, наяривает на фортепьянных клавишах какая-то кореянка-китаянка-японка. Восточный талант, короче. Ко мне подходит чопорная дама из аппарата посольства и тихонько, еле шевеля губами, точнее одним уголком рта (так умеют разговаривать опытные стукачи и шпионы), произносит: «Едва ли господину послу понравятся эти рокеры». «Но они же мои друзья!» — резко отвечаю я, вполне войдя в роль надменной фрау. «Ах, Вы не знаете посольских нравов, — картинно вздыхает дама, — здесь такие интриги!»

Сон оборвался, и я так и не узнала, получил ли МАСТЕР базу в буржуйском зале или нет.

Но наяву от баллады музыканты отчикали последние шесть строк об идоле, ликвидировали картинку здоровенного каменного истукана. Стоит истукан в бескрайней степи, с загадочной улыбкой на толстых неровно сколотых устах. И никто не знает, о каком дожде он думает: об обычном, спасительном для изнывающей от жажды земли, или же — в отместку — о пурпурном, уничтожающем.

Бесприютные тени языческих предков вновь не получили прописки и в этой балладе.

ЛАБИРИНТ

Странное дело, но оказалось, что изначально «Лабиринтом» в древние времена назывался огромный дворец критских царей, с запутанной планировкой, со множеством комнат без дверей, с завешанными тяжелыми тканями дверными проемами и с бесконечностью коридоров. И переводится слово «лабиринт» как «Дом двойного топора», лабриса. Таким топориком убивали, принося в жертву богам, доверчивого быка, который сам должен был подойти к алтарю и откушать разбросанных там зерен… Это уже потом все свелось к творению икарушкиного отца Дедала (может, и не икарушкиного отца…), по которому блуждали несчастные люди, натыкались на стены, то и дело заходили в тупики и умирали там от разрыва исстрадавшегося сердца или попадали на зуб скучающему злобному Минотавру.