Ария Маргариты

Кто не знает: «трюльник» — это банальные три рубля, которые в те времена считались неплохим капиталом.

Если стоять на месте, как рекомендует мне эхо старых московских дворов, то можно постепенно врасти лапами-корнями в землю, начать постепенно, день за днем, месяц за месяцем, покрываться корой, этой чешуей деревьев. Руки станут ветвями, волосы позеленеют и зашуршат не хуже листьев сиреневого куста под окном. Захочешь двинуться с места, да не двинешься…

Сколько по жизни таких людей-деревьев понатыкано — не сосчитать. Даже мхом с северной стороны покрываются, как положено. И надоело им вроде бы только в одну сторону глядеть, одни и те же звезды считать, а что делать? Куда деваться? Подбежит к такому древоman'у или к такой древоwoman'ше симпатичная собака-лайка по кличке Мун, поднимет лапу… А на шее у Муна — красная шерстяная ниточка. От сглаза. И у красавца-овчара по кличке Гранд, с морды которого ни днем, ни ночью не сходит прохиндейское выражение, тоже есть заветная красная ниточка.

А вот у Чарли, так похожего на особачившуюся хризантему, никаких оберегов нет. Он не язычник, хотя и нашли его на помойке…

Находишься по городской мышеловке, насмотришься на бомжей и последних загадочных московских романтиков, выпрашивающих рубль или два рубля на пиво, и полетишь стремглав в какой-нибудь еще не застроенный коттеджами парк, с дубом (дерево такое!), или липой, или ясенем обниматься. Через них — мощная подпитка для обесточенного загазованным воздухом и злобой организма. В благодарность за помощь оставляю на ветке или лоскуток, или цветной шнурок, превращаясь в свою прапрапрапрапрабабку…

РУСАЛОЧЬЯ НОЧЬ (МАГИЯ)

Уходи, исчезай,
В реку брось грязный город
На самое дно.
У Луны — рваный край,
Жжет язычества порох
Русалочья ночь…

Лоскуты на ветвях,

Как приманка для счастья —
Им тысяча лет.
Но темно в небесах —
Брось в костер это платье,
Чтоб ярче был свет!

Это магия,

Магия леса,
Поющего огня…
Ночь прошла,
Все исчезло,
Тебя нет,
Нет меня…

Уходи, исчезай,

Отдала все, что было…
Взамен — ничего…
Но голова на плечах,
А в жилах кровь не остыла,
Потому так легко!

Это магия,

Магия леса,
Поющего огня…
Ночь прошла,
Все исчезло,
 Тебя нет,
Нет меня…

Припев мог бы быть и другим:

А жива ли ты,
Странная сила поющего огня?
Смех
Всех
Трав
Зима скосила,
Да прошлась по корням!

Текст получился скорее женским, чем мужским, и мало подходил для исполнения Лексом — могучим и лохматым лешаком.

А лоскуты перед ночью Ивана Купалы вешают на деревья или кусты необязательно на счастье: то ли чтобы задобрить хитрых водяных девушек, то ли чтобы пожалеть их, оставить чисто символическую одежду, а то ведь голяком в воде бултыхаются…

Сюжет № 2

Ураган 1998 года, промчавшийся по Москве и вызвавший в рядах кислотных тусовщиков идиотическое веселье (думаю, они очень сильно перепугались, и дурацкими шутками и отвратительной мимикой пытались скрыть охвативший их животный ужас), здорово помог мне встряхнуться. Можно сказать, ливнем и ветром прочистил и промыл канал, связывающий меня с той кладовой, где Покровители хранят до поры до времени идеи… Озверевшие молнии подзарядили тогда мои батарейки, обесточенные общением с очередной реинкарнацией Черного Человека. В миллиметре от моей собственной шеи пролетело выбитое порывом ветра оконное стекло, а я пыталась удержать старую, разрушающуюся буквально на глазах раму. В те дни, кстати, писались тексты для альбома «Скиталец» с Мавриком…

Помню, наутро после урагана я отправилась в Новодевичий монастырь проведать отлитого в бронзе великого гусара Дениса Давыдова — в монастыре сняли с куполов сломанные бурей кресты. И они стояли, прислоненные к черным надгробным плитам. Зрелище зловещее и пророческое.

ВОРОНЫ И ГОЛУБИ (КРЕСТЫ)

(полная версия)