Арина

— Это все враки, обычные бабьи сплетни, — отмахнулся Антон, ничуть не веря в такое глобальное воровство. — Я вот сколько лет живу, но что-то пока ни одного жулика в глаза не видел.

Мать с тоской поглядела на сына, вздыхая, сказала:

— Как раз это и пугает меня, твоя наивность. Ишь чего придумал, жулика захотел увидеть. Будто жулик на всех перекрестках станет кричать, кто он такой. Не то у него на лбу написано, что он жулик. Да такие нелюди перекрашиваются, выдают себя то за мастера по телевизорам, то за слесаря, то за почтальона. Сам знаешь, не на луне вырос… А еще мне покоя не дают эти твои дружки-приятели. Боюсь, без меня они тут дневать и ночевать станут. Чего доброго, компанию сюда наведете, все полы загваздаете, квартиру дымом прокоптите. Нынче время беспутное, девушки молоденькие — и те табак без роздыху пекут. Ох, изболится мое сердце по тебе, заранее чувствую. Я вот все думаю, может, не ехать мне к Наталье-то?..

У Антона даже дыхание перекрыло от последних слов матери, которая могла, выходит, еще переменить свое решение. Только он настроился на полную свободу, обрадовался, что заживет теперь так, как ему будет любо, а это все, оказывается, пока хрупко и призрачно, на воде вилами писано. И Антон, зная, что мать его слишком самостоятельна, ничьих советов никогда не слушает, напротив, поступает только по-своему, сейчас же принялся ее по-всякому отговаривать от поездки к дочери:

— Правильно, нечего в такую даль тащиться, обойдутся как-нибудь и без тебя. Что они там бабку не могут найти, которая с Машенькой посидит два-три месяца, пока детские ясли достроят. Ребенок уже своими ногами ходит, его не надо все время на руках держать. И говорить умеет, даже тебя по телефону «бабысей» называет. Одно удовольствие любой старушке с такой умной девочкой посидеть. Так что ни к чему тебе ехать.

— Ой, не знаю, Антоша, не знаю, думаю, ты не прав, — пока неуверенно возразила мать. — Наталья не от хорошей жизни меня зовет к себе хотя бы на месяц, наверно, другого выхода у них нету. Бабку-то, о какой ты толкуешь, нынче днем с фонарем не сыскать. Это разных кандидатов наук теперь развелось как собак нерезаных, а вот о человеке, что за ребенком присмотрит, о домработнице можно только помечтать. Даже в больницах, тетя Настя говорит, нянечками не хотят работать, где ж там в семью кто пойдет… Нет, мне, пожалуй, надо ехать. Я прямо места себе не найду, как вспомню про Машеньку. Разве мыслимо такую малютку на работу с собой таскать. А Наталья вынуждена…

Антон, видя, что мать начинает клевать на его удочку, стал еще больше ей возражать, нарочно повышая голос, резко сказал:

— Вот о внучке заботишься, а на меня тебе наплевать…

Мать с удивлением глянула на Антона, усомнившись в искренности его слов, но тот, надувая полные губы и хмуря узкие, как у девчонки, брови, так искусно изображал обиженного, что она ему вдруг поверила и сейчас же его осудила:

— Ну как не стыдно тебе, Антоша?.. Сравнил себя с Машенькой, этакой крошкой беспомощной…

— Сама же говоришь, что мне тут не мед без тебя будет… — умышленно упорствовал Антон.

Но мать уже его не слушала, подогревая себя желанием поступить, как всегда, по-своему, она тут же ушла в другую комнату и стала собирать вещи в дорогу.

На третий день, в воскресенье, Антон провожал мать на поезд. Он еще с утра намеревался заказать такси, чтобы с шиком доставить ее на вокзал, но та, постоянно экономившая на всем, об этом и слушать не захотела. Была, мол, нужда сорить понапрасну рублями, когда маршрутный автобус за какой-нибудь пятачок довезет ее до самого вокзала. Зная, что мать не переубедишь, Антон не стал с ней спорить, молча взял обтянутый чехлом чемодан, большую хозяйственную сумку, и они перед самым обедом вышли из дому.

— Ну вот, глядишь, и сберегли лишний рубль, — сказала мать, когда они уже сели в автобус. — Ты без меня тут, сынок, не транжирь зазря деньги. Сам знаешь, мать у тебя не великий начальник. И отец был шофером, а не министром, пенсию жирную нам за него не платят…

Мать говорила тихо, ее вряд ли кто еще слышал, но Антону казалось, что все в автобусе к ней прислушивались и смотрели на него сочувственно, как на несчастного. Это злило его. Антон никогда не считал себя несчастным, он сердился, когда тетя Настя называла его «бедной сиротинкой». Какой же он сиротинка, если у него есть мать, сестра? Какой же он несчастный, если прошел по конкурсу в тот институт, о котором мечтал еще в седьмом классе? Нет, чушь это абсолютная. И чтобы отвлечь мать от неприятного ему разговора, он нарочно сказал:

— А напрасно, мам, ты не летишь самолетом. Лучшего транспорта и придумать нельзя: быстро, удобно. Часа через четыре уже была бы в Ташкенте. И никаких таких забот о еде. Стюардесса прямо в кресло подаст тебе обед, чай, вовремя поднесет «Взлетные» карамельки…