Антон напряг зрение, пригнулся и только тогда различил справа от себя, в кустах два силуэта — мужской и женский.
— За все, — тихо ответил женский голос.
— Это слишком абстрактно.
— Абстрактно?.. Ха-ха-ха!..
— Конечно.
— Ну тогда мне нравятся… твои глаза.
— А это уже детали.
— И вот уши-детали… Ой, какие теплые, как насиженные гнезда.
— Оторвешь! — негромко вскрикнул мужской голос.
— А еще руки, от которых всегда чуть-чуть пахнет бензином, а еще ты сам зна…
Антон прикрыл ладонями уши: ему неловко стало подслушивать то, что предназначалось только для двоих. Посидел так. Но долго сидеть с закрытыми ушами было скучно, и он осторожно, чтобы не скрипнула скамейка, поднялся, незаметно вышел из сквера.
После этих слов неизвестной девушки ему еще больше захотелось отыскать Арину. Он вспомнил ее синие широкие глаза, белые волосы, по которым гуляли волны, яркую родинку на щеке. И ему вдруг подумалось, что Арина, может быть, тоже могла бы сказать ему такие же нежные слова, какие только что говорила кому-то неизвестная девушка.
Он опять зашел в зал ожидания и стал заново осматривать диваны с пассажирами. Одну девушку с белыми волосами, которая подперла подбородок руками и крепко спала, Антон признал за Арину, и с его губ едва не слетели слова: «Вот вы где!» — но в последнюю секунду он понял, что обознался. Какая-то старушка, так замотавшая себя вязаным платком, что был виден только ее длинный острый нос, с приближением Антона всякий раз хваталась обеими руками за лежавший на коленях узел, а потом вертела головой, как сова, не спуская с него глаз, и что-то шептала сидевшей рядом женщине.
Эта подозрительность старушки вскоре образумила Антона. В самом деле, что он бродит из зала в зал, присматривается к пассажирам, будто вор какой. Да и нет здесь Арины, может, она на Казанский уехала, на Курский, чтобы он ее не нашел. В Москве ведь девять вокзалов, попробуй угадай, на каком она. А может, все-таки домой решила поехать и мачеха ей открыла. Или стоит сейчас Арина за дверью, трезвонит, трезвонит, а отец, слыша звонки, трудно вздыхает да плотнее закрывает уши подушкой.
Антон еще раз посмотрел в зал и только теперь заметил: все диваны заняты, нигде не было ни одного свободного места. Он обругал себя. Выходит, зря и искал тут Арину. Вот чудак! Она потому и уехала на другой вокзал, что здесь негде было примоститься. Понимая, что дальше искать ее нет смысла, он вышел на привокзальную площадь и сел в трамвай, поехал домой.
Народу в трамвае было совсем мало, билеты в той и другой кассе уже кончились. Но Антон все равно опустил три копейки и только потом сел, прижавшись щекой к стеклу, стал смотреть в окно. Ночь все-таки позагоняла людей в дома, улицы теперь были пусты, редкие трамваи и троллейбусы шли в одном направлении — в сторону депо.
Скоро Антону надоело глядеть на бегущие навстречу дома, которые ночью казались одинаковыми, он отвернулся от окна, стал прислушиваться к песне, что пели в конце вагона молодые парни. Гитарист, слегка пощипывая струны, мечтательно смотрел в окно, а сидевшие с ним рядом парни вполголоса пели о тайге, которую нельзя вовек забыть. Песня Антону нравилась, и, подъезжая к своей остановке, он пожалел, что ему не удалось ее дослушать до конца.
Выйдя из трамвая у кинотеатра «Космос», Антон постоял немного на площади, посмотрел на белый в ночи памятник Королеву и повернул к Звездному бульвару. Обогнув кинотеатр, он вышел к липовой аллее и пошагал вдоль нее. А когда поравнялся со скамейкой, где они сидели с Ариной, опять вспомнил эту девушку с широкими глазами, и какая-то неясная тревога заняла его душу.
Антон поужинал и собирался лечь спать, но тут он снова вспомнил Арину, и его сердце на этот раз слабо заныло. Ему стало как-то не по себе, что он сейчас ляжет в теплую, мягкую постель, а Арина будет всю ночь в полусне-полудреме маяться на жестком вокзальном диване, поеживаясь от холода в своем легком платьице. Закурив сигарету, он сел в кресло и подумал о том, что ему, собственно, ничего не стоит объехать все вокзалы и разыскать Арину, ведь она не иголка и не может затеряться бесследно. В конце концов он обшарит каждый вокзал и все равно ее найдет, а потом привезет к себе, и пускай она преспокойно спит в комнате матери. Рассудив таким образом, он набросил на плечи новый пиджак и, не мешкая ни минуты, вышел из дому.