Арина

Скоро они подкатили к самому озеру, немного проехали по его пологому берегу и остановились на песчаной косе, в каких-нибудь десяти метрах от воды, где вблизи не было ни одной живой души. Только выйдя из машины и оглядывая красивое, несколько вытянутое вдоль леса озеро, Иван Иванович приметил на противоположном берегу с дюжину отдыхающих и небольшой голубой автобус, на котором они, видимо, приехали. Голоса людей с того берега до них не доносились, и вокруг стояла такая тишина, что был хорошо слышен сухой треск летающих над водой стрекоз. Околдованный этой тишиной, Иван Иванович минуты три стоял молча, любуясь прозрачной чистотой озера, вслушиваясь в знакомые с детства голоса лесных пичуг, а потом покачал белой головой, с восторгом в голосе сказал, обращаясь к Дмитрию:

— Право, богов уголок!.. Рай небесный на грешную землю пожаловал… А насчет раков меня что-то сомнение берет. Навряд ли они станут жить в этакой чистоте.

— Раков тут много, — уверял его Дмитрий, вытаскивая из багажника машины котелок, шампуры, картонную коробку, в которой были свиные уши, купленные на рынке. — Вот только надо вкусную приманку состряпать, сейчас костер разведем…

Часа через полтора, собрав в лесу валежник и сухие сосновые шишки, они сидели у костра, над которым шипели и потрескивали, брызгали в огонь салом нанизанные на шампуры свиные уши. То и знай поворачивая шампуры, пристроенные на рогульках, Дмитрий рассказывал, как однажды его отец накидал в речку на ночь копченых свиных ушей, а к утру на том месте собралось столько раков, что их можно было сгребать лопатой.

— Ну, Катюша, по всему видно, Тимофеич закормит нас раками, — сказал Иван Иванович.

Катя, нарочно с шумом втягивая носом воздух, усмехнулась:

— Конечно, бедным ракам не устоять перед таким соблазном. Они, наверно, уже сбегаются к нашему берегу на этот запах.

Дмитрий будто не слышал насмешек и был невозмутим, спокойно поправлял в костре головешки да помахивал перед лицом березовой веткой, отгоняя настырных комаров, которым вроде и дым был нипочем, чем ниже садилось солнце, тем они становились все злее и злее. Когда свиные уши как следует прокоптились, а по краям даже слегка обуглились, Дмитрий снял их с шампуров и, сказав: «Ну ловись, рак, покрупней да повкусней», побросал в воду недалеко от берега.

С заходом солнца от леса потянуло прохладой, и они скоро вспомнили про сумку, где была еда. Катя достала оттуда хлеб, колбасу, сыр, ветчину, свежие огурцы с помидорами. Все это она аккуратно порезала и красиво разложила на бумажные салфетки, Иван Иванович, который в последнее время ел ровно из-под палки, неожиданно обрадовался ужину, потирая руки, заметил:

— Истинно царский стол!.. Верно говорят, что большому куску рот радуется, но справедливо сказать и так: красиво накрытый стол аппетит подымает. — А про себя подумал: «Эх, Катюша, Катюша, на все-то ты большая мастерица, любое дело горит в твоих руках. И откуда это у тебя? Мать-то толково пуговицу пришить не может, а ты все умеешь: и платье сама себе шьешь, и джемпер мне связала, и обед какой угодно приготовишь. А ведь и работаешь, и в институт готовишься… да еще я на твою голову навязался».

И помрачнел вдруг Иван Иванович, чувствуя сердцем, что скоро останется он один-одинешенек. С каждым часом Дмитрий ему все больше и больше нравился — умный, серьезный, добрый. А главное, сразу видно, любит он Катюшу по-настоящему, всякому ее слову не перечит, каждое ее желание готов выполнить. Вот и осиротит он его, не сегодня-завтра уведет к себе Катюшу. Ведь не станет он жить в их маленьком деревянном домике, если имеет кооперативную квартиру со всеми удобствами. А у него бо́льшая половина жизни связана с этим домиком, откуда он в последний путь и свою Елену проводил, которую жестокий рак скрутил в какие-нибудь полгода. И маленький Алексей шлепал босыми ножками по крашеным половицам деревянного дома, и потом, когда уже был офицером, гулко и четко, по-военному, стучали каблуки сына по тому же самому полу. Ему даже ясно привиделось, как сын энергично перешагивает порог комнаты и, поправляя фуражку с зеленым околышем, весело смеется: «Папа, то ли я еще подрос, то ли дом наш осел… Что-то фуражкой за притолоку задеваю».

— Чай пейте, Иван Иванович, — напомнила ему Катя. — А то совсем остынет.

— Да, да, я сейчас буду, — спохватился он и виновато поглядел на Катю, в душе поругал себя, что он, выходит, не рад их счастью.

К полуночи, когда костер уже догорал и почти не дымил, от комаров не стало никакого спасения. Заполняя тишину тягучим, печально-нудным писком, они все время вились вокруг и кусали, кусали с оголтелой яростью.

— Батеньки мои, сожрут до косточек!.. — не вытерпел наконец Иван Иванович, охлопывая ладонями бороду. — Окаянная сила, даже через такую щетину достает… Видать, надо улепетывать нам, Тимофеич, в поле, там ветерок какой-никакой.