Арина

Катя знала, Ивану Ивановичу дорого это ружье, что висело у него в кожаном чехле на стене и не ведало ни одного выстрела с того самого дня, как было куплено Алексеем. Прошлой осенью заходил к ним участковый, смутно намекал, не пора ли Ивану Ивановичу продать свое ружье, мол, какой из него теперь охотник. И тогда Катя испугалась, увидев, как вдруг мертвенно побледнело лицо Ивана Ивановича, да и сам участковый это заметил, быстро исправил оплошку, ловко обратил свои слова в шутку и тут же повел всерьез речь об избытке рыси в волоколамских лесах, посоветовал ему наведаться в те места. Оттого-то теперь Катя и сказала, не задумываясь:

— Конечно, без ружья никак нельзя… Ночевать-то в лесу будем, а ну как зверь какой нападет на нас?..

Тут Иван Иванович и дал себе слово проснуться завтра пораньше, чтобы успеть все толком приготовить к поездке. И когда Катя утром вошла на кухню, освещенную еще красным солнцем, он уже колдовал там над своим ружьем: чистил его с особым тщанием, глухо щелкал курками, прижмурив сильно глаз, заглядывал то в один, то в другой ствол. Под конец достал из чемодана мешочки, коробки с дробью и порохом, набил десятка два патронов, пометил каждый понятной только ему царапиной.

В четвертом часу вечера, когда Дмитрий подкатил к дому на своих белых «Жигулях», Иван Иванович уже расхаживал по прихожей, облаченный по-походному: на поясе у него висел охотничий нож в брезентовом чехле, за плечами — двуствольное ружье, старый рюкзак с раздутыми карманами. Войдя в квартиру, Дмитрий оглядел его с любопытством, вежливо поклонился, заметно краснея, сказал:

— Здравствуйте, Иван Иванович!.. Рад с вами познакомиться…

— Мне тоже приятно вас видеть, — не подавая руки, кивнул Иван Иванович.

Стоявшая тут же Катя была в синих брюках и темно-желтой спортивной куртке с белыми молниями на карманах, в руке она держала большую дорожную сумку, куда запихала легкое одеяло, кое-какую посуду и еду. Катя с любовью смотрела то на Дмитрия, то на Ивана Ивановича, радуясь, что едут они все вместе, и веря, что им будет весело и хорошо.

— Это дай-ка сюда, а сама закрой квартиру, — распорядился Иван Иванович, забирая у Кати сумку, и, подходя уже к двери, добавил: — Ну, удачливого нам отдыха!

Пока они выезжали из города, Катя с Дмитрием все время молчали, а Иван Иванович, устроившись на заднем сиденье, хмурился, недовольно поглядывая на бесконечный поток машин, плотно и угрожающе опасно обтекавший их белые «Жигули», и то и дело ворчал, что в Москве стало много автомобилей, от которых человеку уже нету никакого продыху. Еще Иван Иванович вслух удивлялся спокойствию Дмитрия, с каким тот переключал скорости, надавливал на педали; и со стороны нельзя было понять, то ли он хвалил его за это, то ли, наоборот, осуждал. Катя, сидевшая рядом с Дмитрием, чувствовала, тот поглядывает на нее влюбленными глазами, и была счастлива, и все вокруг видела таким прекрасным и разумным, что не было, казалось ей, никакой нужды что-либо менять или отвергать в этой жизни, и она не понимала, как это Иван Иванович сейчас может быть чем-то недоволен. А когда они выбрались из города, пересекли кольцевую дорогу и помчались по широченному гладкому шоссе, где машине стало вольготно, и в открытые окна потянуло живительными запахами лесов и полей, у Кати вдруг заняло дух от окружавшей их красоты, и ей теперь хотелось кричать самые ласковые слова людям и солнцу, небу и птицам — всему белому свету.

Ах, дорога, дорога!.. Пожалуй, ничто на свете больше не дарит человеку столь желанного покоя, тихой и надежной радости, чем эта вечно убегающая вдаль дорога. Как бы ни было у него тяжело на душе, как бы ни томили его голову горькие мысли, а едва он тронется в путь, как начинает чувствовать в себе какое-то обновление, постепенно слабеют, теряют над ним прежнюю власть житейские невзгоды, великие и малые горести, непоправимые утраты. И пусть не сразу, не вдруг, но все же какие-то перемены были заметны и у Ивана Ивановича. Березовые рощи и перелески, разливы полей, что пестрели хлебами разной зрелости, постепенно раздули теплинку и в его закоченелом сердце, и на прежде хмуром и безразличном лице Ивана Ивановича стало проступать любопытство, он все дольше задерживал взгляд на плывущих навстречу садах, на приземистых избах с замысловатыми наличниками, на пасущихся в лугах колхозных стадах. А когда они свернули с шоссе и, поднимая пыль, подпрыгивая на колдобинах, поехали по рыжему большаку, Иван Иванович и вовсе по-мальчишески нетерпеливо заерзал на сиденье, поскольку увидел с пригорка дымчато-синий блеск озера, вплотную подступавшего к темневшему вдали лесу.