Арина Великая

– Да и наш Суворов говаривал: «Надо бить умением, а не числом», – поддакнул Быстров. – Заметьте, что в этих словах талантливого военачальника чувствуется гордость собой, – Быстров помрачнел и после короткой паузы с досадой добавил: – Да, господа, скрепя сердцем, я вынужден согласиться с Ильёй. Увы и ах, но во все времена (включая и доисторические) умение воевать было наипервейшим фактором выживания людских коллективов. И всё-таки этот вывод при всей его логичности ужасает меня.

– Почему?! – воскликнул Бубенцов.

Быстров аж подскочил на своём стуле.

– Ну, что тут непонятного, Жорж? – гневно заговорил он, глотая слова. – Ведь мы только что приняли ужасную концепцию Ильи, мы согласились, что в основе научно-технического прогресса лежит старинная максима: «Хочешь мира – готовься к войне», иными словами, «Хочешь выжить – вооружайся». Обратите внимание, мы не можем отказаться от прогресса, ибо он повышает качество нашей жизни. Но мы почему-то склонны не замечать, что мотором прогресса является гонка вооружений, которая покоится на врождённом, то есть впечатанном в наши гены, стремлении к превосходству над потенциальным противником. Разве вы не видите, что сочетание этих обстоятельств в конце концов приведёт человечество к гибели. – Быстров безнадёжно махнул рукой: – Да мы уже стоим на краю пропасти, и каждый новый день может стать последним для цивилизации… А теперь ответьте: «Нужен ли нам этот чёртов научно-технический прогресс?»

Повисла томительная тишина.

– Послушайте, Илья, – прервал неудобную паузу Бубенцов, – приходите на дипломную работу к нам. Как вы смотрите, на наше совместное (моё с Николаем Михайловичем) руководство?

– Вы знаете, – Илью, взволнованного благосклонным отношением мэтров, распирало поделиться с ними и другими своими идеями, – у меня есть одно соображение, как усложнение грамматики примитивного языка могло привести к возникновению сознания современных людей.

– Простите, Илья, – осадил юношу Быстров, – но мне кажется, вам не стоит спешить разрабатывать гипотезы второго порядка. Сначала создайте убедительную модель возникновения примитивного языка и только после этого переходите к анализу мутного феномена, который называют сознанием. Кстати, – Быстров широко улыбнулся, – ваша брошенная вскользь мысль об использовании тёмного времени суток показалась мне тоже свежей и глубокой. Ведь язык добавлял людям для общения и планирования целых четыре часа в сутки.

– Ну так как, Илья? Согласны вы с нашим предложением? – просьба застыла на лице Юрия Ивановича.

– Разумеется, согласен! Очень даже согласен! – выпалил студент и покраснел. – Но сначала я бы хотел освоить своими руками методы молекулярной биологии. Я давно решил, что мой диплом должен быть непременно экспериментальным.

– Ну что ж, – Николай Михайлович разочарованно вздохнул, – вольному воля. Я понимаю вашу позицию. Хороший теоретик должен знать, как делается эксперимент.

– Интересный парень! – сказал Быстров, когда Илья ушёл. – Ведь я тоже читал книгу Гудолл, но не обратил должного внимания на патриотизм обезьян. Он многое объясняет в поведении людей, особенно мужчин. Даже меня не минуло это странное чувство. Что поделаешь? Наши с шимпанзе эволюционные пути разошлись не более шести миллионов лет назад. Ничтожный срок по эволюционным меркам. Так что, Жорж, придётся нам самим без помощи этого самородка разбираться с возникновением двух самых невероятных вещей на свете: языка и нашего сознания, точнее, нашего самосознания.

– Боюсь, Николя, мы потеряли талантливого паренька. Это ты всё испортил своим дурацким рассуждением о вреде прогресса, – проворчал Бубенцов.

14

Всю осень и ползимы Фёдор Яковлевич провёл в трудах по восстановлению разрушенного научхоза. Ремонтировал инфраструктуру лаборатории, готовил списки оборудования и реактивов. Всё шло должным путём, как вдруг в конце февраля 2012-го неожиданно позвонил Никифоров и потребовал немедленно явиться в его петербургский офис для серьёзного разговора. По стальным ноткам голоса хозяина Поползнев почувствовал, что над его проектом нависла какая-то угроза. Надо сказать, предчувствие не обмануло учёного.

– Фёдор Яковлевич! – начал свой разнос Никифоров. – Ты не всё мне рассказал. Более того, ты скрыл от меня – боюсь, скрыл намеренно – серьёзнейшие подводные камни твоей, та скать, авантюры.

– Григорий Александрович, я ничего от вас не скрывал. Вы же читали мой официальный отчёт, – попробовал оказать сопротивление Поползнев.

– Твой отчёт касается внутриутробного развития младенцев, но там нет ни слова об их дальнейшей судьбе.

– Младенцы были совершенно здоровыми, – залепетал Поползнев.