Аристократ и куртизанка

Откинувшись на подушки, он размышлял. Тетушка, конечно, весьма добра, но он предпочел бы увидеть саму Мадлен, чтобы убедиться: о нем помнят, его самочувствием интересуются. Да только она, наверное, все еще сердится на него…

Мадам Лемуа, хозяйка фермы, задумчиво свела брови. Граф оказался совсем не таким, каким она ожидала его увидеть. Леон, как обычно, слишком поторопился в своих выводах. Человек, лежащий перед ней, никакой не разбойник. Более того, она не могла признать в нем и того надменного аристократа, которого описывала ей Мадлен. Он тронул ее сердце как весьма милый молодой человек, отчаянно пытающийся скрыть свою слабость и растерянность. Вздохнув, она зажгла свечу на тумбочке и склонилась над подушечкой для плетения кружев.

Когда граф в следующий раз открыл глаза, был день и в солнечном свете, проникавшем сквозь высокое окно, плясали пылинки. Голова еще болела, однако чувствовал он себя гораздо лучше. Осторожно приподнявшись, граф оглядел спартанского вида помещение, в котором находился. Вся обстановка состояла из кровати, на которой он лежал, маленькой тумбочки и деревянного кресла — в нем в прошлый раз сидела мадам Лемуа.

Заметив свою одежду, висящую на подлокотнике кресла, он решил встать. Это потребовало значительно больших усилий, нежели он мог предположить. Ноги не слушались его, а головокружение усилилось, лишь только он принял вертикальное положение. Надеть рубашку ему не составило труда, но вот управиться со штанами удалось не сразу, не говоря уж о башмаках, которые он так и не обул.

Граф прошлепал босиком по деревянному полу к двери и осторожно спустился по лестнице. Внизу попридержался рукой за стену, чтобы обрести равновесие. Он находился в узком коридоре с четырьмя дверями — по две с каждой стороны. Узкое окно в противоположном конце коридора освещало люк винтовой лестницы, к которой он и направился. Крутизна каменных ступенек оказалась ему едва под силу. Он спускался, цепляясь рукой за каменную стену, и едва не сшиб плечом висевшее на ней распятие. Когда донесся аппетитный запах свежеиспеченного хлеба, де Ренье с удивлением обнаружил, что голоден.

Лестница привела его в кухню, где Мадлен и ее тетушка хлопотали у плиты. Это было просторное помещение — сердце дома — с низкими потолочными балками и вымощенным грубыми каменными плитами полом. Часть пространства занимал большой прямоугольный стол со скамьями. Два кресла-качалки и скамья с высокой спинкой стояли перед очагом, а возле дровяной печи находился еще один, более грубо сработанный, рабочий, стол. Кастрюли, сковороды и половники всевозможных форм и размеров висели на стенах, а с потолка свисали вязанки лука.

Домашний уют этой кухни показался графу неожиданно привлекательным. Ребенком он иногда совершал путешествия на кухню замка и помнил, как баловали его повара. Как странно, подумал де Ренье. Сколько лет я уже не вспоминал об этом.

Когда он добрался до нижней ступеньки, тетушка Мадлен обернулась.

— Боже правый! — воскликнула она, кладя на стол буханку, которую только что достала из печи. — Вам вовсе не следовало бы вставать.

Кудахча, как квочка, и браня графа за нетерпение, она помогла ему добраться до одного из кресел. Мадлен наблюдала за всем этим молча.

Люсьен заявил, что чувствует себя вполне хорошо, хотя на самом деле рад был возможности сесть. Никогда в жизни не чувствовал он себя таким слабым.

— Хотите попить чего-нибудь? — чуть смущаясь, спросила Мадлен. — Может быть, молоко?

Ее лицо раскраснелось от жара печи, а нос был выпачкан мукой. Граф нашел ее еще более привлекательной, чем обычно. На ней было темное платье и длинный передник, из-под верхней части которого выпирали груди.

— Или сидр[15]? — добавила она.

— Лучше молоко, — посоветовала тетушка.

— Значит, молоко, — согласился граф, улыбнувшись.

Мадлен зачерпнула молока из глиняного кувшина, стоявшего на полке в углу, и подала графу кружку, улыбаясь.

— Голова еще болит? — спросила она.

— Немного. — Это было более чем мягкое определение, но он не хотел признавать всю меру своей слабости. С бодрой улыбкой де Ренье принял кружку.

— У вас, похоже, довольно большая ферма, — заметил он.

Лицо мадам Лемуа осветилось гордой улыбкой.

— Самая большая и преуспевающая в округе. Сейчас мы арендуем землю, но скоро накопим достаточно денег, чтобы выкупить ее. Хорошо иметь землю, которую можно передать сыновьям.

Граф промычал что-то в знак согласия. Он был вовсе не в настроении поддерживать беседу, но правила приличия требовали этого.

— Сколько же их у вас?