Аристотель. Идеи и интерпретации

Сочинение «О благовониях и мазях» лишь отчасти можно счесть посвященным вопросам косметологии: в то время приготовление фармако-терапевтических и косметических средств технически не отличалось. В обоих случаях необходимо было знать свойства и действие шафрана, ладана, розового масла, уксуса, нарда, оливкового масла, горького миндального масла и т. п. Разумеется, имела значение и очевидная коммерческая привлекательность производства и продажи косметических средств. Кроме того, в то время, как и в наши дни, терапевтические средства местного применения использовались в косметологии. Логичным продолжением этого трактата было сочинение «Об обычных лекарствах»[686] [7, 9]. Его можно, с определенной долей условности, назвать справочником практического врача в александрийской версии I в. до н. э. Аполлоний представил множество подробных рекомендаций о способах лечения общераспространенных заболеваний — головной и зубной боли, перхоти, раздражения кожи, боли в ушах, инфекции полости рта и др. Текст этой книги является подлинным путеводителем по миру медицинской ботаники Средиземноморья. Гален, в целом доброжелательно относившийся к работам Аполлония, обращает внимание на несколько экзотический и трудновыполнимый характер некоторых его рекомендаций [7, 9]. Например, для того, чтобы избавиться от перхоти, Аполлоний рекомендовал в течение нескольких дней протирать голову мочой быка или верблюда, при боли в горле советовал принимать питье из горячей ослиной мочи. Гален, иронизируя над этими рекомендациями, справедливо отмечает, что пациенты, находящиеся в здравом уме и имеющие представление о гигиене, не могут выполнять подобные врачебные рекомендации. Были у Галена и поводы для более серьезной критики Аполлония Миса — великий римский врач считал необходимым наличие четких показаний для применения каждого лекарственного средства. Рассуждая о лечении головной боли, Аполлоний проводил надлежащее различие между разными ее формами, вызванными тепловым ударом, простудой, интоксикацией, похмельным синдромом, травмой (падением или ударом) и т. д. Собственно, в этом и состояла суть полемики Галена с эмпириками: по его мнению, каждая болезнь имела свою причину, и соответствующее лекарство должно было воздействовать на эту причину. Симптоматический подход, характерный для врачей-эмпириков, исключал патогенетический взгляд на болезнь, присущий Галену. По мнению великого римского врача, Аполлоний Мис не всегда детализировал свои подходы, как в случае с головной болью. М. Уэллманн обнаружил значительное сходство между работой Диоскорида «О простых лекарствах» и более чем тридцатью фрагментами из работ Аполлония [43]. На наш взгляд, это обстоятельство не является критически важным, учитывая общность источников, на которых основывалось большинство античных авторов.

Другой знаменитый ученик Хризерма — Гераклид из Эретр — судя по всему, был последовательным сторонником гиппократовской традиции и продолжателем дела Герофила. Мы знаем о том, что им были написаны комментарии ко II, III и IV книгам «Эпидемий» Гиппократа [10]. Судя по всему, это был не глоссарий, а именно комментарий, преломляющий собственный клинический опыт сквозь призму гиппократовской традиции. Гален утверждает, что Гераклид был одним из первых, кто должным образом интерпретировал шестую книгу «Эпидемий», констатируя, что Гераклиду не свойственна привычка говорить бессмыслицу [10]. Вместе с тем Гален не был бы Галеном, если бы не обвинил Гераклида в «многословности» и иногда допускаемых погрешностях. Гераклидом был написан доксографический трактат «О школе Герофила», состоявший из семи книг. Гераклид известен оригинальной интерпретацией теории пульса: он возвращается к понятию «диастола», отказываясь от используемого его учителем Хризермом термина «диастаз». Пульс для Хризерма представлял собой только растяжение и сокращение артерий, Гераклид признавал важность сердечной деятельности для формирования пульса. Хризерм полагал, что пульс возникает «посредством духовных и физических способностей», Гераклид же добавлял к этому замечание о доминирующей роли этих способностей. Кроме того, он исключал из определения пульса важные для Хризерма характеристики поднимания и опускания стенки артерии, что в целом свидетельствует о более глубоком понимании Гераклидом физиологической природы пульсации артерии и позволяет считать его убежденным гиппократиком-рационалистом.