Мы многократно указывали на ограниченность арсенала терапевтических средств, доступных античному врачу. Однако это не значит, что этот арсенал на протяжении столетий оставался без изменений с того момента, как был зафиксирован в практическом опыте «Корпуса Гиппократа». В описываемое нами время (иногда III–I вв. до н. э. в историографии называют «медициной периода эллинизма») наблюдались значительные успехи в фармакологии. Знание о лекарствах становится отдельным важным разделом медицины, подобно диэтологии — историки едины во мнении, что диэтетика приобретает такое значение к IV в. до н. э. Уже Теофраст, ученик и преемник Аристотеля (ок. 371–287 гг. до н. э.), составляет списки лекарственных растений, существенно превосходящие те, которые мы видим в текстах «Корпуса Гиппократа». В III–II вв. до н. э. значительное внимание уделяется изучению ядов, что связано с особенностями политических и военных интриг того времени. Диокл из Кариста высказал предположение о том, что яд, даже употребляемый в незначительных количествах, способен вызывать существенные изменения в организме человека. Позднее эти идеи развивали Эрасистрат и Андрей Александрийский. Врач Мантиас идет еще дальше и проявляет значительное искусство в приготовлении сложных многокомпонентных лекарств. Нам известно имя фармаколога и врача Аполлодора (ок. 280 г. до н. э.), которого В. Наттон считает автором первого специального исследования ядов [39]. Известный античный поэт Никандр Колофонский (ок. 180 г. до н. э.), основываясь на исследовании Аполлодора, написал две поэмы «Териака» и «Алексифармака», которые также можно считать важными источниками сведений об известных в то время животных и растительных ядах. Социальный контекст этих исследований помогает понять дошедшие до нас сведения об опытах венценосных особ в этой области. Так, Аттал III Филометор Эвергет (правивший в 138–133 гг. до н. э.) проводил фармакологические эксперименты с ядами на своих рабах, а Митридат VI Понтийский (132-63 гг. до н. э.) пытался защитить себя от отравления, регулярно принимая яд в небольших дозах. Последний пример, достаточно хорошо известный историкам Античности, показывает, что к середине II в. до н. э. идеи Диокла приняли характер обоснованных клинических рекомендаций — настолько обоснованных, что лейб-медики могли себе позволить предлагать их своим влиятельным пациентам. Более того, опыты Митридата VI можно считать вполне успешными: известно о создании универсального многокомпонентного противоядия, названного по имени царя — «Митридатион». Считается, что при работе над ним врачи Митридата следовали советам известного врача и ботаника Кратеваса (ок. 90 г. до н. э.) — автора одного из первых в истории медицины иллюстрированных атласов лечебных растений.
Гераклид Тарентский написал специальный трактат о правилах приготовления и контроля качества лекарственных препаратов, а также составил практический сборник рецептов, относящихся к военной медицине. Интересно, что первое сочинение было посвящено некой Антиохе. В. Наттон предполагает, что это была женщина-врач, широко известная в свое время.
Приведенные нами данные позволяют сделать вывод о том, что наиболее известные врачи вплоть до I в. до н. э. принадлежали к двум медицинским школам — эмпириков и рационалистов-гиппократиков. В историографии неоднократно отмечалось, что регулярные анатомические вскрытия, характерные для работ Александрийских врачей III в. до н. э., исчезают из медицинской практики последующих веков [34, 36, 37]. Вместе с тем причины этого явления нельзя считать полностью проясненными. Мы исходим из возможности сознательного отказа врачей-эмпириков от анатомических исследований и невостребованности наследия Герофила. Показанное нами значительное влияние школы эмпириков в III–I вв. до н. э., подтверждает эту гипотезу. Создается впечатление определенного преобладания сторонников эмпирической медицины, что, с нашей точки зрения, требует объяснений.