Аритмия

— Что он сделал? — шумно тянет носом воздух.

— Я домой хочу, Ян, — произносит она тихо. — Второй раз… я это… не переживу.

Глава 52. Точка невозврата

Дарина

— Дамы и Господа, мы готовимся к взлету и просим вас: выключить все электронные приборы, убрать откидные столики, привести спинки кресел в вертикальное положение, открыть шторки, застегнуть ремни. Благодарим за внимание!

Самолет катится по взлетно-посадочной полосе аэропорта Шереметьево. Четыре часа спустя я буду в родном Новосибирске. Дома.

Отворачиваюсь к иллюминатору. Спокойно выдохнуть могу только теперь, оказавшись на борту боинга. Сейчас железная птица взлетит в небо и оставит позади Москву. Город, который я люблю и ненавижу единовременно.

Столица подарила мне вожделенные крылья, но вскоре обломала их и лишила навсегда. А еще безвозвратно изменила меня прежнюю. Внутри погас тлеющий огонек. Огонек надежды и веры. В добро, людей…

Поступая по совести, продолжая слушать сердце и доверять, что я получила взамен? Разочарование, горькое на вкус. И опустошение. Полное. Пугающе осязаемое.

Мир вовсе не такой, каким казался в детстве. Он холодный и неприветливый. Сплошные оттенки черного. Это мир, в котором унижают, предают и причиняют боль. Мир, в котором правда и закон — параллельные прямые. Мир, в котором, люди чрезвычайно жестоки по отношению друг к другу. Даже самые близкие.

У таких, как я, совершенно нет шансов на то, чтобы выжить. Рано или поздно стекла розовых очков разбиваются, и ты начинаешь видеть все в ином цвете. Ты вдруг понимаешь, что те принципы и установки, которые годами в тебя закладывали родители, не работают. Справедливость не торжествует. То хорошее, что ты пытаешься привнести в жизнь других, — не ценится. Дружба с легкостью может оказаться фальшивкой, а красивая любовь существует лишь на страницах женских романов. Только там слова «я люблю тебя» и «навсегда» имеют хоть какую-то ценность.

Знаете, никогда не считала себя особенной и сейчас не пытаюсь изображать невинную жертву обстоятельств, просто я всегда думала, что самое главное в человеке — это его душа. И за ее содержимое не должно быть стыдно.

В церковно-приходской школе с детства внушали, что она должна быть чистой, невзирая на происходящее вокруг. Нельзя впускать в нее злость, обиды, желчь и грязь. Нужно бороться. Каждый день, каждую минуту.

Выстояла ли я в борьбе за свою душу? Мне кажется, что нет. Потому что там, в темном переулке она медленно умирала. И я ничего не могла с этим поделать…

Мне было очень-очень холодно. Лицо пекло. На языке ощущался металлический привкус. Коленки жгло от ледяного снега, а в глазах стояли слезы.

Мне хотелось, чтобы все поскорее закончилось. Мне хотелось домой, к маме. Мне хотелось проснуться и с облегчением выдохнуть, но, увы, этот кошмар происходил наяву.

«Ну не ной, Арсеньева, ты же, как выяснилось, любишь раздеваться на камеру. Порадуй и нас маленьким представлением. Всего-то пара фоток, от тебя не убудет. Вперед».

Сама бы я ни за что не стала исполнять этот его приказ. Но мне услужливо «помогли».

Раздели догола.

Поморщившись, прислоняюсь лбом к стеклу и зажмуриваюсь. Взлетели, а я будто в бесконечную пропасть падаю и никак не разобьюсь.

«Да никто тебя не тронет, сопли подотри. В самом деле, мы ж не звери какие-нибудь».

Я даже нашла в себе силы рассмеяться в ответ на эту его фразу.

«Приму извинения за стукачество, возьму с тебя обещание забрать документы из академии и отпущу с Богом. Даже до общаги доставлю. По моей вине ты пропустила автобус…»

Откручиваю крышку на бутылке, жадно пью, а затем машинально вытираю губы тыльной стороной ладони. Мерзкие картинки никак не желают убираться из моей головы.

«Давай. Прощение надо заслужить. Вставай на колени».

Руслан виртуозно играл на нервах и прекрасно понимал, что творилось со мной в тот момент. Ему нравилось пугать и ломать меня. Нравилось видеть в глазах страх и протест. И когда я произнесла «лучше убей», в ответ прозвучало снисходительное «Ботинки целуй. Сто тридцать первой даже в планах не было. Я, по-твоему, идиот?».

Знание статей уголовного кодекса теперь не удивляет. Поход в отделение расставил все по своим местам. Мой рассказ вызвал у следователя лишь подобие ленивой улыбки.

«Девушка, а о чем, собственно, идет речь? Сами ведь говорите, что ничего не было. Нет оскверненного тела — нет дела».