Аритмия

Давно ль, гордясь своей победой,
Ты говорил: она моя…
Год не прошел — спроси и сведай,
Что уцелело от нея?
Куда ланит девались розы,
Улыбка уст и блеск очей?
Все опалили, выжгли слезы
Горючей влагою своей.
Ты помнишь ли, при вашей встрече,
При первой встрече роковой,
Ее волшебный взор, и речи,
И смех младенчески живой?
И что ж теперь? И где все это?
И долговечен ли был сон?
Увы, как северное лето,
Был мимолетным гостем он!
Судьбы ужасным приговором
Твоя любовь для ней была,
И незаслуженным позором
На жизнь ее она легла![17]

Залезаю в кровать. Глотая соленые слезы, перечитываю строчку за строчкой. Понимаю, что до него дошли те унизительные фотографии. Не знаю, наверное, нутром чувствую…

Подсознательно молю «позвони мне», однако этого не происходит.

Пальцы печатают ответное сообщение, но тут же стирают все до последней буквы, закрывают мессенджер и выключают звук. Натягивают одеяло по самые уши, и я отворачиваюсь к стене.

Видел. Он все видел.

А я так этого не хотела…

Глава 53. Девятый вал

Дарина

В историческом центре Санкт-Петербурга расположен сложный комплекс Государственного Русского Музея, основанного в далеком тысяча восемьсот девяносто пятом году. На сегодняшний день музей считается крупнейшим в мире собранием искусства. Выдающиеся произведения различных авторов можно посмотреть в зданиях, которые являются памятниками архитектуры восемнадцатого-девятнадцатого веков, — Михайловском, Строгановском и Мраморном дворце.

Удивительная коллекция насчитывает около четырехсот тысяч экспонатов. Здесь можно встретить все: от старинных икон и произведений живописи до скульптур и нумизматики. Основная экспозиция музея расположена в Михайловском дворце, проект которого разрабатывал небезызвестный архитектор Карл Росси. Туда-то на третий день пребывания в Питере я и отправляюсь. Чтобы найти нечто определенное.

Зал четырнадцать. Меня интересует «Девятый Вал» Айвазовского. Напротив нее я и замираю.

Автор-маринист изображает такое буйство красок, что на мгновение кажется, будто вздымающиеся, бушующие волны, шипящие пеной, находятся в движении, а облачный сизый туман, согреваемый красными лучами, соприкасается с ними, сливаясь воедино.

Яркое алое солнце разрывает тяжелую завесу мрачных туч. Грозовые всполохи подсвечивают летящие брызги, переливающиеся всеми оттенками радуги.

Эта картина поистине прекрасна. Развернувшаяся стихия, чей образ отражен на ней, пугает и вместе с тем восторгает. Гребень девятого вала грозно возвышается над людьми, пытающимися спастись на обломках своего судна. Самая мощная. Самая сильная волна вот-вот накроет пострадавших. Символично, что в эту самую секунду они стремятся спасти не только себя. Но и того, кто погибает рядом.

Здесь так отчетливо чувствуется заложенный автором посыл: борьба стоит того, чтобы жить. Я плохо разбираюсь в искусстве, но думаю, именно эту мысль хотел донести Айвазовский. Каждый из нас должен верить в силу своего духа, ведь даже в самую страшную минуту над нами обязательно блеснет луч надежды.

Вот только блеснет ли…

Ответ на мой вопрос не заставляет себя долго ждать. Уже покинув здание, перезваниваю на неизвестный номер, настырно докучавший мне во время экскурсии.

— Алло.

— Если настойчиво звонят, следует ответить, — зло раздается в трубке.

— Кто это?

— Я говорю с Дариной?

— Да.

— Игорь Абрамов, — представляется мужчина, и внутри у меня все обрывается. — Полагаю, мы знакомы.

— Знакомы. Что-то случилось? — выдавливаю из себя я, ощущая острую нехватку воздуха в легких.

— Случилось. И учитывая тот факт, что последние исходящие сообщения с телефона моего сына были отправлены на твой номер, к тебе это имеет самое прямое отношение.

Сообщения…

То, которое пришло посреди ночи, я так и не прочла. Не нашла в себе сил и смелости. Как могла оттягивала этот момент.

Убираю телефон от уха и дрожащими пальцами открываю мессенджер.

ЯН:

Всему ища вину во вне,
Я злился так, что лез из кожи,
А что вина всегда во мне,
Я догадался много позже…[18]

Абрамов-старший завершает наш телефонный разговор всего одной командой: «возвращайся в Москву ближайшим рейсом». Что, собственно, я и делаю. Потому что необъяснимая тревога печет в груди с той самой секунды, как я услышала его голос в трубке.

* * *