Аритмия

— Хранить вещи Алисы в таком количестве ненормально, впрочем, как и сидеть на кладбище у ее могилы в новогоднюю ночь, — вскидываю подбородок. — Так понятно? Это мое мнение, Ян, и ты вправе с ним не согласиться, только пожалуйста, не делай вид, что никакой проблемы нет!

— Про кандидата, Арсеньева. Это что на хрен такое было? — нарочито спокойный, ледяной тон совсем не вяжется с тем, что транслируют его глаза, горящие каким-то совершенно неадекватным блеском.

— Что?

— Ты дуру из себя не строй, — сжимает пальцами запястье.

— Мне больно, — шепчу яростно. — Ты постоянно делаешь мне больно! Больше ни на что не способен?

Ощущаю, что внутри меня некий сосуд вот-вот переполнится. Что назревает нечто нехорошее, разрушительное…

— Спокойно давай поговорим, — его хватка ослабевает. Отпускает меня, но не отходит.

— А о чем нам говорить? — усмехаюсь грустно.

— О нас с тобой, Арсеньева! — раздражается еще больше.

— Да нет никаких НАС, Ян. Наверное, никогда и не было, — пытаюсь пройти, но он не позволяет.

— А что было? — стискивает мои плечи.

— Спор, игра, я не знаю. Тебе виднее…

Очень больно озвучивать это, но ведь по сути так и есть. Серьезно воспринимала происходящее только я. Они же с Ромой на пару развлекались и не более того.

— Это просто смешно, — закатывает глаза. — Не было никакого спора. Я отказался в нем участвовать, дура.

— Смешно? Тебе смешно? — моментально закипаю и начинаю его лупить. — Я тебе доверилась, а ты… Ты поступил со мной также, как и со всеми предыдущими!

— Потому что ты меня разозлила! Пошла в это сраное кафе и опять связалась с Беркутовым!

— Напомнить тебе, что твои же друзья меня опоили?! В чем я виновата, скажи?! Я даже не понимала, что происходит! Ничего не помню!

Зачем-то оправдываюсь.

Зачем? Перед кем?

— Надо было думать своей башкой, Арсеньева! Ничего не помнишь? Зато в моей памяти все мельчайшие подробности сохранились, — наклоняется ближе, обжигая кожу горячим дыханием. — Он отымел бы тебя прямо там, в этом гребаном сортире. Все к тому шло.

— Замолчи! — отворачиваюсь в сторону, ведь лицо мгновенно заливает краска стыда.

— Ты была в том состоянии, когда это прокатило бы. Своими глазами видел.

— Хватит, перестань!

— В чем виновата, спрашиваешь? — грубо сжимает мой подбородок. — Не окажись ты там, ничего не произошло бы!

— По-твоему, это повод выставить на всеобщее обозрение то личное, что было между нами? — срываюсь на крик.

— Тогда мне казалось, что да. Ты сама-то кем меня выставила?

— То есть не жалеешь? Я правильно понимаю? — резко скидываю его руку.

— Это уже случилось, и ты простила, — огорошивает своим заявлением. — Иначе не стояла бы здесь, верно?

В груди петарды от возмущения взрываются. Шквал эмоций накрывает будто снежной лавиной.

— Неверно! — прямо-таки чувствую, как обида переполняет скукожившиеся легкие.

— Не лги. Ты едва ли ни единственная принимала меня таким, каков я есть. Со всем тем дерьмом, что внутри. И даже после того, что я сделал.

— То, что ты сделал, я никогда не забуду, уж поверь! — бросаю зло.

— Посмотрим…

— Не посмотрим! — обещаю уверенно. — Все. Надоело!

— Долго думала? — возвращает плечом на место, когда я собираюсь уйти.

— Вот прямо сейчас и решила! — объявляю, яростно толкая его в грудь.

— Что решила, ненормальная? — перехватывает руку и фиксирует ее за моей спиной.

— Ничего у нас с тобой не получится! — предпринимаю попытку вырваться из захвата, но становится только хуже, потому что в одну секунду расстояние между нами сокращается до критически опасного минимума. Впереди он. Позади стена, и деться мне некуда.

— Ты стала чересчур нервной и агрессивной, — нарочно задевает горячими губами ухо, разгоняя по телу мелкую дрожь.

— Отпусти меня! — отчаянно протестую. — Иначе я…

— Иначе ты что? — хрипло усмехается, а затем вдруг внаглую прижимает к себе.

Сглатывает.

Выражение лица меняется.

Глаза с поволокой.

Взгляд недвусмысленно горит.

— Я тебя ударю, Ян, — угрожающе предупреждаю и стремительно краснею, ощущая его… боевой настрой.

Мягкие, но настойчивые губы жадно врезаются в мои, а пальцы тем временем принимаются ловко расстегивать пуговицы на платье.

Наш разговор и это — параллельные вселенные.

Я страшно злюсь. На него. На себя… Потому что на уровне инстинктов снова срабатывает знакомая и совершенно необъяснимая химия. Чувства: яркие, острые… Захлестывают и пленяют возмущенный в край разум.

С запоздалым ужасом представляю, что кто-то может увидеть нас со стороны.

— Ян… Мы… — непроизвольно зажмуриваюсь, ощущая грубые, страстные поцелуи на своей шее.

Вместе со мной перемещается левее, в уже знакомую комнату, куда отец притащил его в ночь на первое января. И с хлопком двери вообще с катушек слетает. Как дикий на меня набрасывается. Хаотично трогает. Сжимает в свои руках до асфиксии. Целует без остановки.

— Стооой, — увернувшись, прошу не своим голосом.

— Снимай все, Арсеньева. Слышишь, снимай все…

Волнующая темнота мне совсем не союзник, но я держусь. Насколько это возможно.

— Нееет, — сиплю в ответ.