Аритмия

Сказать, что был он со мной жесток – ничего не сказать. И чем упорней я сопротивлялась, тем больше он зверел. Наконец руки его сошлись на моём горле, перед глазами моими всё поплыло…

Что я беременна, заподозрила через полтора месяца. Не поверила, пошла к врачу. Опасения мои подтвердились. Если бы не мамины увещевания, Ангелины никогда бы не было. Я не хотела рожать от этого ублюдка. Даже что не использую единственный, возможно, шанс обрести материнство, меня не останавливало. И вообще засомневалась я, что существует или, по крайней мере, встретится мне мужчина, близости с которым я захочу, от которого захочу родить. Уповая уже на силы высшие, неземные, решила дочь, если родится, назвать Ангелиной. Лине уже четырнадцать лет, мне – сорок один…

Лёша

Умер наш кот Лёша. Не следовало бы, наверное, называть его человеческим именем, как-то нехорошо это. Хотя, чем лучше или хуже оно всех этих Васек, Борек и прочих Машек да Мусек хвостатых, вряд ли какому-нибудь их тёзке придёт в голову обидеться. Однако же котов, названных Лёшами, я никогда прежде не встречал, а нарекла его так моя внучка Ксюша. Когда он, совсем ещё крошечным котёнком, появился у нас и стали мы подбирать ему имя, сказала она, что пусть будет он Лёшей. И пояснила нам, удивлённым, что очень похож он на её детсадовского дружка Лёшу, у того такие же круглые жёлтые глаза. Возражать никто не стал. Так пятнадцать лет назад стал жить с нами желтоглазый кот Лёша.

Об умерших, как гласит известное латинское изречение, говорить нужно хорошо или ничего. Уж не знаю, соотносимо ли это с теми же хвостатыми, но тем не менее. И напомнил я сейчас об этом не для того, чтобы оправдать все те хорошие слова, которые скажу о нём. Лёша в самом деле был замечательный, удивительный кот. Умница, сообразителен был до того, что иногда просто пугал меня, вызывая впечатление, будто способен он читать наши мысли и разуметь человеческую речь. В довершение ко всему был очень красив, с почти идеальной симметрией разместив на своей мягкой шкурке чёрный и белый цвета. Вся правая лапка была у него безупречно белая, левая – чёрная, незапятнанный белый животик под атласной чёрной спинкой, а поперёк желтоглазой чёрной мордочки белела точнейшая копия московского кремля.

Он вообще был не совсем обычным котом, с причудами. Так, например, отказывался пить из посудинки, наполнявшейся для него водой. Мяукал перед дверью в ванную комнату, затем, когда открывали ему, запрыгивал на умывальник и ждал, когда пустят из крана холодную воду. И если бы только пил её, подставляя под струйку свой взад-вперёд снующий розовый язычок, – ещё бы куда ни шло. Он сначала долго смачивал лапку, а потом лизал её, мокрую. Почему выбрал он столь сложный и неудобный способ утоления жажды, постичь было невозможно. Пил он только воду, к молоку даже близко не подходил. Или эта его привычка не по-кошачьи спать на спине, «зайчиком» сложив на груди передние лапки. А ещё обладал он поразительным свойством вдруг исчезать. Не из дома исчезать – в квартире. Ни в одном, даже самом укромном месте, где мог бы он схорониться, его не оказывалось. Невольно приходила порой в голову мысль, не обладает ли он какими-то сверхъестественными свойствами, чуть ли не способностью проникать в параллельные миры.

Член семьи. Расхожая фраза, которую можно услышать от подавляющего большинства тех, у кого в доме обитают животные, кошки – чаще всего. Фраза не только расхожая, но ведь и достоверная, без всякого преувеличения: был для нас Лёша членом семьи, больше того – с претензией на главенство. Во всяком случае, чаще мы под него подстраивались, а не он под нас. И любили мы его как родного, тоже без преувеличения.

Он прожил у нас пятнадцать лет, и это были пятнадцать лет не счастья, конечно, слишком громко было бы сказано, но домашнего тепла, добра, уюта, всего того, без чего нет настоящего Дома, настоящей Семьи. И то и другое с большой буквы, без надобности что-либо пояснять. Но разве, легко возразить, хуже, ущербней жизнь в тех многих и многих домах, семьях, где нет животных? Разве менее достойны многие и многие люди, которые равнодушны к ним или вообще не любят? Нет, конечно же, и примеров тому несчётно. У них не худшая – у них другая жизнь. Просто они не знают, не могут знать, чего лишены. Как дальтоник понятия не имеет, какой радости лишён он, не различая красок окружающего мира, а человек с плохим музыкальным слухом поёт в своё удовольствие, не ведая, что перевирает мелодию. Скажете, утрирую я, навязываю кому-то своё далеко не бесспорное мнение? Не без того, возможно, только никому ничего я тут не пытаюсь навязывать, всего лишь, как и любой другой, имею право на собственное мнение. Полагает кто-то иначе – исполать ему. К тому же не могу я сейчас быть полностью беспристрастным, вспоминая Лёшу. Вспоминая Лёшу, тяжко умиравшего на моих глазах. А я ничем не мог ему помочь, облегчить его страдания. Единственное, хоть и слабое утешение и для него, и для нас, что мучился он недолго…