Аритмия

Как сумел, на ноги поднялся. Мотануло меня – хорошо, стеночка под боком, удержала. Потерпел немного, шаг сделал, другой, вроде передвигаться способен ещё, ноги держат. Облажался я, не надо было после всего ещё красного добавлять, теперь чего уж. Плетусь как могу, заносит меня то в одну сторону, то в другую, кошку, однако же, не теряю. А она, что интересно, никуда не девается, притихла у меня в руках, и не понять уже было, она за меня держится или я за неё. Выбрался на дорогу, ночь кругом, ни людей, ни машин, всё как вымерло, словно на другой планете я. И вдруг как выскочит что-то из-за угла, как секанёт по глазам светом, ничего понять не успел, почувствовал только, как закричала приблуда моя, рванулась у меня из рук, а вслед за тем ещё что-то заголосило, завизжало, сильно ткнулось в меня. Свалился я. Успел всё же дотумкать, что машина меня сбила. Выскочил из неё мужик, бросился ко мне, заохал.

– Ну, как ты, живой?

– Живой, – отвечаю. Руками-ногами пошевелил, будто бы работают.

Помогает он мне подняться, спрашивает, не болит ли где что, может, в больницу меня отвезти. Говорю ему, что не надобно мне никакой больницы, пусть домой меня отвезёт. И тут вспомнил.

– А кошка моя где?

– Так это, что ли, твоя кошка была? – хмыкает. – Выгуливал её здесь, что ли? Ты ж ей по гроб жизни обязан, кабы не она, уж не знаю, чем бы всё обернулось.

– Чего ж она такого сделала? – интересуюсь.

Рассказал он, как не сразу заметил меня, посреди дороги возникшего, как вылетел навстречу с истошным воплем какой-то клубок, метнулся под колёса, слегка тряхануло его, дал он по тормозам. Доли секунды какие-то выгадал, жизни мне, может, стоившие. А из кабины выбираясь, заметить успел, что кошка это была, откуда только взялась.

Уже оклемался он немного, отдышался, напустился на меня: зачем так напиваться, зачем пьяным посреди дороги шляться, если мне своей жизни не жалко, другую бы пожалел. Ещё и кошка эта. Нечем больше ночью в воскресный день занять себя было? Я сначала не понял, какую другую жизнь имеет он в виду, подумал, кошкину, но выяснять охоты не было, сказал ему, чтобы понапрасну слов не тратил, вёз меня домой. Кошку вот только пожалел…

* * *

Я ещё девчушкой совсем была, когда приобрели мы этот садовый участок. Домик построили, деревья сажали. Яблоневых саженцев четыре штуки было. Один из них я посадила, ухаживала за ним. Очень старалась, поливала, удобрениями подкармливала. И ведь что обидней всего: те три хорошо прижились, расцветали в положенный срок и яблочками обзаводились, а мой никудышным оказался, тощим, недорослым. Раньше хоть веточки его хиленькими листиками покрывались, а потом вообще оголился, из одних прутиков сделался. Папа сказал, что никакой моей вины в том нет, просто бракованный саженец мне достался, такое нередко встречается, и надо его убрать, чтобы зря только место не занимал. А я не давала, заступалась за него, жалела. Говорит он мне:

– Это, Рита, неразумно. От него всё равно никакого толка, а на его месте могло бы вырасти другое дерево, и всем от этого польза.

А я всё на своём стояла. Папу нашего переубедить трудно, привык он у себя в армии командовать, но всё-таки удалось мне уговорить его. Зачем так сражалась я за этого бракованного, сама толком объяснить не могла бы. И все эти годы не теряла надежды вернуть его к жизни, поила, кормила. Я даже разговаривала с ним. Узнал бы кто об этом, засмеяли бы. Откровенно сказать, мне и поговорить-то, если по душам, не с кем было. Как-то плохо сходилась я с людьми, с ребятами и во дворе, и в школе, не знаю, отчего это зависело. Была у меня любимая подпруга, Сонечка, мне её одной для приемлемой жизни хватало, но в девятом ещё классе увезли ей в другую страну, такая дыра в моей жизни образовалась – ничем и никем не залатать. Не сказать, чтобы очень уж страдала я от одиночества, было чем занять себя: книги, интернет, стихи мои, суток порой не хватало. Но такая порой хандра накрывала, ни что не в радость, уходила, бродила весь день по городу, плакала вдруг.

Девчонки наши влюбляться начали, в кучки сбивались, болтали об этом, у меня и тут не как у всех. Хотя, если б захотела, за кавалерами дело не стало бы. Я мальчишкам нравилась, некоторые, случалось, осаждали даже, но ни разу не завлекло, не затронуло меня. Разве что Алик когда-то, давно уже, привлекал, но об этом и вспоминать жутко. После того, как братец его, тварь, поизмывался надо мной, шестиклашкой, и я, если бы не Сонечка, жить потом не стала бы, всё это семейство существовать для меня перестало. Пусть и не было в том Аликовой прямой вины. Лишь однажды, перед выпускными уже, понравился мне один парень, познакомились на литературном вечере. Постарше меня был, на физфаке учился. Что любопытно, очень на Алика был похож, такой же лохматый, смуглый, глазастый. Домой меня проводил, встретиться договорились. Гуляли мы с ним, мороженое ели, стихи друг другу читали, интересно мне с ним было.