Аритмия

Этого только не хватало. Вот уж не думала, что на лице у меня так запросто можно прочитать мои сомнения, – давно ведь уже не наивная девчонка, кое-чему в этой жизни научилась. Или это он такой сверхъестественной проницательностью наделен? Неожиданно разозлилась на себя:

– Да ничего я не испугалась, с чего вы взяли? Пошли.

Геннадий подозвал официантку, вынул из внутреннего кармана пиджака бумажник.

– Вы позволите мне… – начала я, но он не дал мне договорить:

– Да вы что?!

И мы пошли. Пешком. Он сказал, что нет смысла пользоваться транспортом, идти не больше четверти часа. Я держала его под руку. Сама бы ни за что не проявила инициативы. Это он предложил мне руку, сказав, что неудобно ему сопровождать даму на отдалении. И посоветовал мне не медлить, потому что там все уже собрались. Идти мне с ним было удобно, почти как с Павликом. Проходя мимо гастронома, сказал он, что забежит туда, обернётся мигом. Это тоже нимало меня озадачило: что там за приём такой, куда нужно со своей провизией являться? Или это не на стол, другие здесь какие-то соображения? Но не спрашивать же. И тут же другая мысль по ассоциации прискакала: вспомнила, что забыла в кафе на столе цветы. Не понос, так золотуха,− любимая Павликова присказка. Не возвращаться ж теперь. Впрочем – мамина уже поговорка, – что ни делается, всё к лучшему. Хороша бы я была, заявившись туда, не играло уже роли куда, с этим букетом. Да ещё с каким букетом – с тремя хилыми тюльпанчиками, осчастливили-де меня…

Обернулся он действительно быстро. В руке держал полиэтиленовый пакет, через полупрозрачную боковину просматривались бутылки. Час от часу не легче.

– Не комплексуйте, это не водка, надо было подкупить по дороге. На всякий случай.

Опять ничего не поняла. На какой всякий? Не водка, а что? Ладно, – мысленно махнула рукой, – последую его совету, не стану комплексовать.

– А я цветы забыла.

– Надо же! И как же я прошляпил? – С простецким видом почесал затылок. – Ну, пусть больше горя не будет. – Я вздрогнула. – Возвращаться плохая примета. Да это они сами забылись. Я ж говорил, что недостойны они вас, лишнее тому подтверждение.

Вскоре подошли мы к большому, прочной старой кладки дому, из тех старинных добротных строений исторического центра города, со щедрой лепниной по фасаду, античными ликами и замысловатыми орнаментами. Смотрелся же он, увы, весьма неказисто, видать было, что давненько не касались его руки штукатуров и маляров. Неухоженный, с застарелыми язвами и увечьями, но все ещё молча, упорно сопротивлявшийся лихим временам и людям. Я с детства любила эти старые, величественные здания. Воображала, какие там, с нашими несравнимые, высоченные потолки, исполинские стены, широченные, ложиться можно, подоконники и, главное, хранившаяся там дивная аура чьего-то неповторимого бытия, таинственного и недостижимо прекрасного. Внутри таких домов ни разу не довелось мне побывать, и сейчас я с замиравшим сердцем поднималась по такой, какой и ожидала там увидеть, величественной каменной лестнице со стёртыми, вековой давности ступенями. И начинало уже мне казаться, что недавние придумки мои о не канувших в Лету блестящих, для избранных, приёмах не так уж далеки от истины.

В одном, впрочем, не позавидовала бы я жильцам этого дома – нужный нам пятый, последний этаж был уж никак не ниже моего восьмого в девятиэтажке. Темпа мы не сбавляли, я чуть подустала и запыхалась, хоть и меньше тратила сил благодаря руке Геннадия. Тренирован он был отменно, лишь дыхание немного участилось. И мне, врать не стану, приятно было ощущать под своей ладонью литую, надёжную крепость его бицепса.

Наконец остановились мы перед крашеной в вылинявший коричневый цвет высокой дверью. Номер квартиры – двадцать семь. Ещё одна странность: Геннадий не позвонил и не постучал – уверенно толкнул оказавшуюся незапертой дверь, мы вошли. В просторной прихожей никто нас не встретил, из-за ведущей в комнату прикрытой двери доносился чей-то хрипловатый голос. Восторженность моя начала угасать. Прихожая эта соответствовала внешности дома – ремонт тут не делали много лет, в глаза бросались запущенность, небрежность. Мысли о вощёных паркетах и хрусталях можно было сразу же выбросить из головы. Геннадий потянул на себя дверную ручку, пропустил меня вперёд.

В большой, такой же неприглядной комнате с выцветшими обоями за то ли очень длинным, то ли из двух составленных столом, крытым, похоже, простынёй, сидело, навскидку, человек пятнадцать. Во главе стола – на него я прежде всего обратила внимание – пожилой уже, высокий и худой, с вислыми усами мужчина. Что особенно меня поразило – в стародавнем пенсне, вот уж чего вживую никогда не видела. Сразу пришёл на память бывший предводитель дворянства Киса Воробьянинов. Быстро обежав глазами гостей, удостоверилась, что Золушкой тут однозначно выглядеть не буду. Публика подобралась самая разномастная, и по виду, и по возрасту. Достаточно сказать, что Геннадий тут был единственным мужчиной, повязавшим галстук.