Аритмия

Глотов любил своего кота. Полюбил с первого взгляда. Точней сказать, с первого взгляда полюбил он не кота, а котёнка, совсем ещё тогда маленького, глазки недавно открылись. Приобрёл у девочки-подростка, топтавшейся у входа на городской рынок. Холодно было, конец ноября. Девочка с коробкой из-под обуви, в которой жались друг к другу два слабо попискивавших комочка живой плоти, просительно заглядывала в глаза всем проходившим мимо неё. Мордочка третьего котёнка (грела их на себе по очереди?) выглядывала из отворота курточки. Мёрзла она в этой короткой и легкой курточке, в туфельках, нетрудно было вообразить, как достаётся котятам. Девочка часто, Глотов издалека приметил, склонялась к коробке, пыталась согреть их дыханием. Время от времени она, высмотрев в людском потоке кого-нибудь, способного, по её мнению, взять у неё котенка, что-то лепетала. Приблизившегося Глотова сочла, видать, таковым, тоненько сказала:

– Вы не думайте, я не продаю, я так отдаю, девать их некуда. Возьмите, пожалуйста, они хорошие, здоровые, от моей кошки. Она у меня красивая, пушистая, и умница она, котята на неё похожими будут, вот увидите. – Зябко поёжилась: – Им ведь холодно, и проголодались уже, смотрите, какие они ещё маленькие.

Пожалел Глотов и девочку, и, того больше, её несчастных котят. Его бы воля, взял бы себе всех троих. Да разве только этих и только сейчас? Всегда ведь с тоской смотрел на бездомных городских собак или кошек, сострадал их незавидной доле. Особенно с наступлением холодов и тем паче в последние годы, когда входные двери домов обзавелись кодовыми замками и сделались недоступными для них. Кошкам сочувствовал даже больше, чем собакам, потому что, сколько себя помнил, был убежденным кошатником. Дома у него всегда жили кошки. И с годами любовь эта нисколько не поблекла, осталась такой же неотъемлемой частицей его жизни, как семья, друзья. Повезло ещё в том, что тягу его к кошкам разделяли с ним сначала родители, потом жена и дети. А это далеко не последнее в семье дело, кто понимает.

Всегда у него кошки жили, но не тогда. Почти три месяца уже никто не мяукнул в его квартире. С того дня, как не стало Кузи. Глотов любил всех своих усатых питомцев, за долгие годы жизни сменилось их несколько, всяких и разных, но никого из них не сравнить было с Кузей. Иногда Глотову суеверно казалось, что Кузя не совсем кот, каким-то немыслимым образом проникли в него человеческие гены, понятлив и смышлён был невероятно, разве что разговаривать не умел. К тому же нравом обладал прелестным, никогда никаких забот с ним не было.

Расхожая фраза «член семьи» по отношению к Кузе ни малейшей натяжки не имела, прожил он у них без малого двадцать лет, что для кошек редкостное явление. Под конец начались у него тяжеленные проблемы с желудком и кишечником, изводили его неукротимые рвоты и диарея, неподвластные уже никакому лечению, чего только ни перепробовали. Прихватывало его зачастую в самых неожиданных местах, не успевал добежать он до туалета, со всеми вытекавшими в прямом и переносном смысле этого слова последствиями, обитать с ним в одном жилище становилось очень непросто. Умница Кузя понимал, как отравляет он теперь жизнь своим хозяевам, страдал от этого ещё сильней, смотрел виноватыми человеческими глазами и старался поменьше попадаться им на глаза. Первой не выдержала жена, которой, естественно, больше всех от Кузиной хвори доставалось, предложила усыпить Кузю, дабы ни он, ни они так не мучились. Умом Глотов понимал её правоту, но сердце противилось. Терпели до последнего. А потом, когда Кузи не стало, хоронили его поздним вечером в дальнем конце двора в обувной коробке, выстланной белой салфеткой. Жена и дети – Юрке тогда пятнадцать было, а Катюше десять – рыдали. Прослезился и Глотов, чего с ним давненько уже не бывало.

И тогда же, стоя над едва различимым земляным холмиком, Глотов бесповоротно решил, что больше кошки в его квартире жить не будут. Во всяком случае, что ещё очень и очень долго – наверняка. Потому что, казалось, предательством это будет. Всё равно ведь никто им Кузю не заменит, пусть память о нём останется незамутнённой. Нехорошо, кощунственно сравнивать, конечно, но словно бы похоронив родного человека. Сразу же сказал об этом ребятам, чтобы не вздумали принести в дом кого-нибудь с улицы, такие поползновения и раньше случались не однажды.