Аритмия

Задели однако Вовку мамины слова о том, что она с Николаем Ивановичем вместе работает. Как-то раньше он этому особого значения не придавал. А ведь они не просто вместе работают, он мамин начальник. Вовка часто слышал мамины и папины разговоры о работе, знал, что много у них зависит от того, как относится начальник. Вплоть до того, что не только нормально работать не даст, но и уволить может. Вот, например, разве он не видит, как все в его детском саду, и воспитательницы, и нянечки, боятся начальницы, как ведут себя с ней? А ещё Вовка понимал, что наверняка зависит от этого, сколько на работе будут платить денег. И пожалел теперь, что не прислушивался обычно к этим разговорам, не уловил, как они отзываются о своих начальниках. Папа, кажется, не любит, а мама будто бы не жаловалась. Или наоборот? Но ведь не каждый начальник будет своих подчинённых на машине возить и ёлки им покупать. Говорила мама, что Николай Иванович хороший и добрый. Может, он не только с мамой такой, с остальными тоже? И мама вместе со всеми остальными дорожит его хорошим отношением, поэтому и сказала «очень тебя прошу»? Вовка бывал на маминой работе, там у неё целых три этажа, комнат много, а в каждой столько людей, и в большинстве женщины. Если хороший и добрый Николай Иванович станет всех на своей машине возить и ёлки им покупать… Тут Вовка вообще в своих мыслях запутался, и если бы попытался их распутать, то всё равно не успел бы – тренькнул дверной звонок. Мама вышла из спальни уже не в домашнем халате, и не в розовом костюме, в котором в музей ходила, а в синем с белым воротничком платье, тапочки сменила на туфли.

Вовка встречать его не вышел, слышал, как в коридоре Николай Иванович пыхтит, втаскивая в дверь ёлку, шаркает ногами и похохатывает. Потом он внес ёлку в комнату. Замечательную ёлочку, густую, ладную, с остренькой верхушкой. Вовка думал, что ёлочку вынесут сейчас на балкон, тем всё на сегодня и закончится, но ошибался. Николай Иванович вызвался самолично поставить её, чтобы мама не возилась. Мама не соглашалась, говорила, что и сама прекрасно управится, неудобно ей, но тот и слушать её не стал, даже, хохотнув, повторил, как в музее, что приказ начальника закон для подчинённого.

Николай Иванович снял пиджак, повесил его на спинку стула, засучил рукава рубашки – Вовка поразился тому, какие волосатые у него руки, – закурил, примеряясь, как половчей ему пристроить ёлочку в углу. Прикурил не от своей – от папиной зажигалки. Значит, по-прежнему пользуется ею, отдавать не собирается. Как мама сказала, он на это и внимания не обратил. После увиденного в музее всё в Николае Ивановиче раздражало Вовку, что бы тот ни говорил и ни делал. И ещё возмутило, что он, не спросив разрешения, курит в комнате. Да если бы мама и разрешила ему, всё равно ведь нахально это, тем более в чужой квартире. Вышел бы уж по крайней мере на кухню. Привык, видать, там у себя в кабинете, начальник. А мама, конечно же, не решилась попросить его об этом, хоть и дыма, и запаха сигаретного терпеть не может. Папе уж точно влетело бы так, что надолго запомнил бы. Мама сбегала на кухню, принесла пепельницу. Расплющив окурок в ней коротким толстым пальцем, Николай Иванович приступил к работе, мама ему помогала.

Но работал Николай Иванович, тут Вовке крыть было нечем, умело, основательно. Обстругал внизу ёлочкин ствол, чтобы плотно входил он в снятый мамой с антресолей стояк, закрепил через дырки в нём винтами. Ещё и для надежности подстраховал ёлочку от падения, привязав шпагатом к отопительной трубе. Спросил, хватает ли игрушек, не надо ли подкупить, есть ли у них лампочковая гирлянда. Мама сказала, что такая гирлянда есть, только очень капризная, папа с ней каждый раз мучится, чтобы все лампочки загорелись.

– Не велика беда, сделаем всё в лучшем виде, – хохотнул Николай Иванович, надевая пиджак. – Жаль, у меня сейчас времени маловато, потом заскочу, разберусь.

Вовка порадовался словам, что мало у него времени. Значит, скоро уйдёт. До последнего надеялся, что Николай Иванович вспомнит, что зажигалка это папина, но напрасно: зажигалку тот снова положил в карман пиджака.

Мама, рассыпаясь в благодарностях, пошла его провожать, Вовка забоялся, что снова выйдет она вместе с ним и не сразу вернется, но этого не случилось, уже хорошо. Мама всё это время была весёлая, смеялась над шутками Николая Ивановича, голова у неё перестала, наверно, болеть. И не пожурила Вовку, что тот не поблагодарил Николая Ивановича.

– А давай, – вдруг придумала мама, – мы с тобой ёлочку сейчас нарядим! Раз уж поселилась она тут, чего ж ей у нас голенькой, обиженной стоять!

– Давай! – повеселел и Вовка. Пусть и без папы, но всё равно ведь здорово это, удовольствие такое. Тем более что ёлочка в самом деле может обидеться, никому тут будто бы не нужная.