Аритмия чувств

Януш. Я ведь пришел из мира науки и по своему опыту в этой научной реальности знаю, что если долго борешься с рецензентом и убеждаешь его или же поддаешься рецензенту и долго исправляешь свою работу, пока он ее не одобрит, то тогда уже не принимается в расчет никакая другая критика. Кто-то другой обязательно одобрит твою работу, в которой не осталось никаких ошибок, а есть одни только проверенные факты. В случае же с литературой дело обстоит совершенно иначе. Я убедился в этом уже тогда, когда из печати вышел роман «Одиночество в Сети». В сентябре 2001 года в трех колонках эта книга была разнесена Петром Братковским в пух и прах. Из тринадцати новых книг, которые появились в тот год на книжной выставке-ярмарке в Кракове, он посвятил целую статью только моей. Меня страшно огорчило, что он так низко оценил мою работу, мое «дитя».

Дорота. Он работал тогда в «Газете Выборчей»?

Януш. Да, а потом перешел в «Ньюсуик». Когда я приехал в Варшаву, на свою первую выставку-ярмарку, я не знал, что мне там вообще делать. Мне казалось бессмысленным сидеть и подписывать свою книгу. Аккуратно, чтобы не слишком ранить, мне вручили «Газету Выборчей», в которой как раз и была эта жестокая, разгромная рецензия одной-единственной книги.

Дорота. Книга, должно быть, его нешуточно взволновала.

Януш. И он даже признал это. Петр Братковский на вопрос издательства «Прушинский и компания» ответил, что не мог понять, «как другие могли оставаться холодными, как рыба, по отношению к такой горячей книге», конец цитаты. Но это он заявил гораздо позднее, а тогда написал статью, полную исключительно упреков — что я не справился с темой, что пишу какой-то «роман-шкатулку»; что это такое, мне пришлось выяснять в энциклопедии, поскольку я не знал такого термина. Я также узнал, что «пишу для кухарок». Он раскритиковал все, что только было можно, и меня это страшно огорчило, потому что я не привык к подобного рода замечаниям. Вообще я плохо переношу критику. Я родом из науки. А в науке рецензия появляется до опубликования текста. В литературе, однако, все происходит иначе. Я был вынужден к этому привыкнуть. Критика же Петра Братковского научила меня смирению, за что сегодня я ему благодарен — я все еще храню вырезку с этой рецензией. Я залил свое разочарование вином и печалью. Мне казалось, что, когда я приеду в Польшу, где каждый первый прочитал рецензию Петра Братковского, все будут смотреть на меня как на автора книг для кухарок (смеется). От стыда я хотел провалиться сквозь землю, что, разумеется, было нелепостью, потому что люди интеллигентные читают рецензию, а потом обращаются к книге и сами делают выводы, прав рецензент или нет. И все же появление столь негативной статьи в газете с таким огромным тиражом, в которой кто-

то детально проанализировал меня и даже выяснил, что У меня усы на фотографии на сайте в Интернете и что я езжу отдыхать в Бялогуру, было шокирующим. Братковский отнесся к этой теме действительно профессионально, и если я кому-нибудь чем-нибудь и обязан в моей литературной карьере, то именно ему, так как он убедил меня в том, что писательство — это очень рискованное занятие и что прежде всего следует научиться смирению. Поэтому в день его рождения — 11 апреля, — о чем никто до сих пор не знал, я всегда поднимаю тост за его здоровье. В науке, к сожалению, это смирение появляется на более позднем этапе — его нет в момент исследования.

Дорота. Как возникло «Одиночество в Сети»? Как родился замысел романа? Ты помнишь этот момент?

Януш. Замысел книги родился 27 мая 1987 года.

Дорота. Ты помнишь точную дату?

Януш. Помню потому, что 27 мая в Лодзи я предстал перед комиссией, которая присвоила мне степень доктора наук. Защита докторской диссертации казалась мне тогда самой важной целью моей жизни, которой я посвятил много труда и ради которой отнял страшно много времени у своих близких. Я поднялся на пик мечты, но период интенсивной эйфории от этого успеха — прошло шесть месяцев, прежде чем мою научную степень утвердили в Польше, — был очень кратким. Теперь я мог писать докторскую степень на своей визитке и вдруг понял, что все это лишено смысла, что звание ничего не меняет и что жизнь моя пуста. Я чувствовал непреодолимую печаль и эмоциональную пустоту, которые стали причиной того, что я написал эту книгу. Я писал ее, собственно, погруженный в огромную печаль. Ведь я начал работать над ней после защиты докторской, в момент спуска с этой вершины. Мое тогдашнее состояние — это типичный пример ро$1$иссе5$ йергезыоп — депрессии после успеха. Спускаешься на самое дно, но в то же время хочешь всплыть на поверхность. И потому книга переполнена печалью.

Дорота. Опустошенность после успеха.

Януш. У меня вдруг оказалось страшно много времени. Реализация проектов, чем обычно занимаются мои коллеги в бюро, не являлась моей целью. Я писал программы хорошего качества, но мне вдруг стало серо и грустно.

Дорота. Ты написал книгу от скуки?