Аркада

Не сказала, а прошептала, она всегда шептала эту фразу, вонзая слова в душу так же, как бхудж — в сердце. И никакая защита не могла спасти от этого удара.

— Я тебя люблю…

И Орк вошел в нее нежно, очень плавно, внимательно наблюдая за тем, как Эрна начинает покусывать губы — по мере того, как он проникал все дальше. Остановился на несколько мгновений и провел рукой по бедру — Эрна тихонько всхлипнула, а еще через секунду плавная нежность вдруг сменилась резким и стремительным напором. Орк стал бешеным и набросился с неистовством моряка, сорвавшегося с полугодовой вахты. Набросился с рычанием и таким огнем в глазах, словно действительно стал кровожадным орком. Набросился так, что Эрне стало страшно — до эйфории страшно, а потом — так же больно. А потом — невыносимо сладко.

И ее громкие крики отразились от каждого камня старой площади.

А потом…

Когда в спальне стало тихо, сделалось спокойным хриплое, прерывистое дыхание, накрыла блаженная истома — наступило время молчания. Орк и Эрна долго лежали на огромной кровати, бездумно глядя в причудливо расписанный потолок, вновь и вновь переживая умирающую рассветом ночь и думая, что их последняя встреча получилась великолепной.

Но их мысли не были окрашены горечью, лишь легкой грустью.

Потом Орк раскурил самокрутку, не разрешенный каннабис, а запрещенный кубинский табак, а Эрна поднялась с кровати и спросила:

— Вина?

Хотела накинуть халат, но передумала, потому что Орку нравилось, когда она ходила по дому голой.

— Ты знаешь, что да, — ответил мужчина, пуская к расписному потолку причудливый дым.

— Подумала, что ты мог измениться.

— Я?

— Ты изменился.

Они оба знали, что так есть, и Орк недовольно буркнул:

— Не по своей воле.

— И хочешь отомстить?

— Уже нет.

— Нет? — Ответ оказался настолько неожиданным, что Эрна подошла к курящему на кровати Орку и заглянула ему в глаза. — Нет?

— Я теперь другой, — пожал плечами мужчина. — Я никогда не стану прежним, но главное — этот другой мне нравится.

— Он жестче.

— Нет, — качнул головой Орк. — Он намного мягче предыдущей версии.

— Мне лучше знать.

— С тобой они ведут себя одинаково.

— «Они»! — не сдержалась женщина. — Ты говоришь о них так, словно стоишь в стороне.

— Я еще не до конца стал новым, — ответил мужчина, глубоко затянувшись. — Я действительно смотрю на них со стороны. Думаю, это все из-за того, что где-то во время перехода я успел умереть.

— Для мертвого ты необычайно энергичен.

— Инстинкты, — махнул рукой Орк. И небрежно поинтересовался: — Зачем ты спрашивала о вине?

Сейчас он вел себя с ней, как с горничной или с горничной-шлюхой, явившейся в номер на уборку и согласившейся провести время за подходящую цену, но это было так необычно для их отношений, что Эрна решила подчиниться: молча поднялась, сходила на кухню и принесла вина — холодного, белого, ароматного, безумно вкусного, — вновь оказалась напротив Орка, с бокалом и открытой бутылкой, медленно наполнила бокал до половины, сделала большой глоток и передала любовнику. Тот усмехнулся, принимая и вино, и намек.

Но вместо напрашивающегося продолжения Эрна неожиданно сказала:

— Прости его.

И тем заставила Орка поморщиться.

— Прости его.

— Мы только что об этом говорили, — размеренно ответил Орк, не глядя на любовницу. — В моем сердце нет мести, нет зла, нет обиды…

— И нет прощения, — закончила Эрна. — Я вижу.

— Если нет зла — откуда взяться прощению? Я теперь другой, а он… Он имел право на свое решение.

— Не имел.

— Мы оба знаем, что имел, — неожиданно мягко улыбнулся Орк. А потом протянул левую руку и пальцами коснулся бедра своей женщины. Едва-едва, очень нежно. — В семье должна быть черная овца, Эрна, иначе это не семья, а дерьмо.

— Ты не овца.

— Теперь не важно.

— Важно!

— Почему?

— Потому что… — женщина отвернулась. Но не отступила, и он продолжил ласкать ее бедро подушечками пальцев.

— Почему для тебя это важно?

Эрна промолчала.

Снова.

Она никогда не произносила эти слова вне секса, никогда не шептала: «Я тебя люблю…», не чувствуя Орка внутри себя или рядом с собой, готового доставить ей наслаждение.

Никогда.

Как будто не понимала, что тремя словами способна изменить все — вообще все. Или не верила, потому что слишком далеко все зашло и гнусность совершённого можно было смыть только кровью. Эрна не верила в слово… А Орк как раз сейчас поймал себя на мысли, что услышь он: «Я тебя люблю…» не во время секса — на коленях пополз бы вымаливать прощение.

Но слово не прозвучало.

Орк докурил самокрутку и бросил окурок в бокал. Запрещенный табак утонул в утонченном белом вине.

Свидание закончилось.

— Всякий раз, расставаясь, я думаю о том, что больше никогда тебя не увижу, — сказала Эрна, наклоняясь за трусиками. — Иногда это меня радует, иногда оставляет равнодушной. Но мне всегда становится грустно.