Аркадий Бухов

Действительно, скрашивают жизнь только лгуны… Лгун всегда живет тем, что он вам наврет, заражая вас своей выдумкой, в которой он всегда главное действующее лицо. Если он вам рассказывает о трамвае, переехавшем старуху, которая с факирской быстротой выросла из столкнутой велосипедистом девочки, вы. главным образом, осведомляетесь не о состоянии здоровья бедной старушки или ответственности вагоновожатого, а о его. лгуна, самочувствии.

— Шел я, — экспансивно рассказывает он, — смотрю на свои ботинки и думаю: почему это у других гуталин носки под зеркало разделывает, а у меня мазь оставляет. Надо, думаю, в другом месте покупать да со специальной тряпочкой. Тут ее и раздавило.

— Кого? — удивленно спрашиваете вы. — Тряпочку?

— Какую тряпочку? — изумляется лгун. — Кто сказал: тряпочку?

— Да раздавило кого?..

— Старуху, конечно. Шла, и раздавило. Трамвай — это вам не собака. Налетел — от старухи одни перья полетели. Ноги в одну сторону, туловище в другую, голова, конечно… Вскочила старуха и кричит — задавили… Мозг разбрызган… Еле-еле ее успокоили. В больницу отвезли…

— Какой ужас, — морщитесь вы, — мозги текут…

— А я вот ничего, — самодовольно произносит лгун, добросовестно откидывая факт, — не перетрусил… Бросился вперед, схватил ее под уздцы и остановил… Прямо под копытами был, а остановил…

— Кого — старуху?..

— Как старуху? — снова изумляется лгун. — Лошадь.

— Какую лошадь? Ведь тут трамвай задавил.

Лгун улыбается снисходительной улыбкой:

— А у полицейского конного — разве не лошадь?.. Что же он, по-вашему, на абажуре сидит?..

— Так зачем же у него лошадь останавливать?

— Как зачем?.. А! Да, что с вами говорить… Вы всегда придираетесь… Жалеете, что не с вами это произошло…

И лгун отходит обиженный. Обиженный, потому что если бы вы ему поверили, он на самом деле уверил бы себя в том, что он действительно спас старуху…

Беда в том, что русский лгун не умеет лгать. Ложь — величайшее искусство, хотя бы уже потому, что искусство — красивая ложь. Когда художник рисует девушку с кошкой или беллетрист описывает потревоженную совесть арестанта — ничего этого на самом деле нет: ни кошки, ни совести, ни арестанта, ни девушки. Все придумано, для того чтобы красиво обмануть. Если художник и беллетрист талантливы — они обманут настолько добросовестно и жизненно, что им все поверят и будут восхищаться.

Если же один нарисует кошку с рогами, а другой арестанта оденет в водолазный костюм, — никто не поверит и назовет обоих врунами.

Добросовестная ложь всегда интересна, и поэтому добросовестных вралей я люблю ужасно…

* * *

Добросовестный враль всегда удаляет свидетелей своего рассказа.

Говоря о чудесном спасении им девушки от леопарда, он непременно скажет:

— Ах, если бы покойный Петров, добряк англичанин Смит, похороненный в Вальпарайзо, и негр Джон, которого так безжалостно линчевали американцы, — могли бы рассказать вам, какой это чудный был момент… Леопард бросился на Нину и почти уже впился зубами в горло, как я успел ткнуть ему нож в сердце. Леопард упал бездыханным к ногам Нины… Вскоре после этого я попросил у нее руки, и, если бы не эта проклятая желтая лихорадка, унесшая ее в могилу, я был бы счастливейшим смертным…

Попробуйте, принимая во внимание полнейшее отсутствие свидетелей, поколебать такого враля самыми подробными справками, — он никогда не уступит своей позиции.

— Виноват… А ведь, кажется, я где-то даже читал это, леопарды не бросаются на девушек… Особенно на блондинок.

Добросовестный враль ласково улыбнется, вежливо кивнет головой и быстро согласится:

— Вы правы, совершенно правы. Я сам читал это, и мне приходилось с этим сталкиваться в жизни, я даже был свидетелем одной сцены, как леопард съел одну девушку и, только дойдя до головы и увидев, что она блондинка, пошел — а еще говорят, что у зверей нет горя! — и повесился на лиане. Но это все относится к леопардам индийским, а я говорил об американском, водящемся под 59° сев. широты и 37° долготы…

Вам останется или поверить, или вновь осведомиться у враля: каким образом он, не зная никакого языка, кроме русского, мог столько времени путешествовать по Америке, хотя бы и Южной.

— Видите ли, — с той же вежливой улыбкой ответил добросовестный враль, — я научился языкам нескольких местных племен, главным образом племени тхлокоа, и объяснялся на их наречии…

— А как это? — негодующе спрашиваете вы, чувствуя, что никто из присутствующих не может бегло объясняться на этом мало распространенном языке.

— Как? Да очень просто. Например, я люблю вас — будет: ткой нго пьянга. Дай мне хлеба — кри прука волим… У них даже стишки есть такие забавные:

Каира тика паи миа

Таи диун кали сиа.

Милые стишки… Я много таких знал…

Такого лгуна вы не поймаете. Конечно, если бы здесь присутствовал отец лгуна, который бы мог документально доказать, что все скитания по Америке ограничивались одной поездкой в соседний губернский город для сдачи эк-310

заменой, — может быть, лгун был бы посрамлен, но при отсутствии точных данных никто не усомнится в его словах…