Аркадий Гайдар. Мишень для газетных киллеров

Заруднев снова отправил письмо: «Ваня, ты чего же такое творишь?»

Пришел ответ: «Николай Ильич, не серчай. Хоть и на короткий срок, а расставаться с волюшкой нелегко». Предлагал опять встретиться в Форпосте.

О новой предстоящей встрече Заруднев сообщил начальству. Тут же поступила шифровка. Директив было две.

Первая. Если Соловьев сдастся в плен на условиях, изложенных в гарантийном письме, то все послабления будут соблюдены в точности.

Вторая. Если Соловьев откажется от добровольной сдачи, то любой ценой он должен быть схвачен. При этом сам атаман должен остаться жив.

О последней встрече Заруднева и Соловьева я слышал в Хакасии пять или шесть очень похожих рассказов. Финал четырехлетней эпопеи оказался одним из самых ярких событий в новейшей истории этого края. Любопытно, что даже мелкие подробности расходились мало. О том же самом рассказано и в романе местного писателя Анатолия Чмыхало «Отложенный выстрел». Каждый житель Хакасии знает эту книгу наизусть. Участь для пишущего человека редкая и счастливейшая.

Соловьев выехал встречаться с Зарудневым в сопровождении своего ординарца и главного телохранителя Чихачева. Заруднев ехал со своим помощником Пудвасевым, который вел на поводу вьючную лошадь, груженную гостинцами.

Четверо всадников неожиданно друг для друга очутились лицом к лицу неподалеку от Форпоста. Первым желанием Заруднева было, не теряя ни секунды, застрелить обоих. Это бы стало решением всех проблем края. Но был приказ: Соловьева брать только живым. И Заруднев удержался.

Потом возник еще один удобный момент. Пудвасев уехал вперед с Чихачевым делать последние приготовления к обеду. И соблазн оказался еще более сильным. Стрелял Заруднев великолепно. Не промахнулся бы. Но его опять удержал приказ: «Только живым».

Начался обед. «Державу» представляли Заруднев и Пудвасев. Мятежников — Соловьев и все девять его «белых партизан». Когда пирующие изрядно выпили и был восстановлен дух согласия, Соловьев предложил Зарудневу послать кого-либо за его красноармейцами. Отряд прибыл, и состоялось братание — чоновцев и «белых партизан».

По новой договоренности обед был прощальным и отвальным. После него Соловьев и его девять подчиненных должны были написать или только подписать бумагу о добровольной сдаче властям, о своей готовности вернуть накопленное имущество. Вслед за тем они должны были сложить имеющееся у них оружие. После этого — Ужур. Оформление документов. Все рядовые — по домам. Соловьева и Чихачева ожидал не слишком строгий суд. Стоимость снисхождения в пересчете на золотые рубли и караты предполагалась немаленькой, но зато она служила заменой расстрелу.

Заруднев терпеливо и стойко сидел за непрерывно обновлявшимся столом с едой и напитками. Пиршество с короткими антрактами на сон шло пятые сутки. Когда же стало очевидно, что пора заканчивать отвальную, время собираться в путь, Соловьев заявил:

— Завтра поедем в гости в Саралу.

* * *

В Сарале долгое время жили родители Соловьева. По сообщениям разведки, мать года два назад умерла. Причина неизвестна. В живых оставался только отец. Он ведал хозяйством в отряде сына. В тайгу Соловьев забрал позднее жену-хакаску и двоих малолетних детей. Сведения о семье Соловьева так или иначе просачивались. Много всякого народу поставляло в отряд еду, боеприпасы, одежду. А тут известия об отце, жене и детях совершенно прекратились. По слухам среди населения, Соловьев поступил со своими близкими как-то нехорошо. Где-то обронил фразу: он хотел, чтобы у него были развязаны руки.

Больше всего на свете Соловьев любил самого себя и дорожил только своей жизнью.

Что задумал атаман на самом деле, приглашая Заруднева в Саралу, оставалось неизвестным. Как бы там ни было, словам его и обещаниям верить было нельзя. Человек уже не отвечал за свои поступки.

Обещания: «Ну, уж в Сарале я все бумаги подпишу», не прозвучали тоже. Не было заметно и перемен в настроении Ивана Николаевича, когда человек что-то для себя окончательно решил, готов произвести заключительное, быть может, торжественное действо, а там — что Бог пошлет.

Предлагаемый переезд в Саралу — это, скорее всего, была внеочередная отсрочка — уловка, каких случалось немало. Обманув в очередной раз, Соловьев обычно надолго исчезал — отдыхал-отлеживался в глухомани от пережитых страхов и сомнений.

Настал момент для выполнения второй части приказа Владимира Какоулина.

Один на один

Пятый день братания закончился в третьем часу ночи. Условились, что подъем будет поздним — аж в десять утра.

— Выпьем по чарке на дорожку, — пообещал Соловьев Ивану Ильичу, — и в мою родную Саралу.

— Давай, коли не остановиться тебе, — предложил Заруднев, — погуляем еще денечек здесь. Тут все налажено, что нужно — под рукой.

— Нет, люблю Саралу. Так что, Николай, я тебя жду в десять.

Больше откладывать было нельзя. Советоваться не с кем. Перепоручать пленение атамана кому другому — тоже. Заруднев должен был все сделать сам. Своими руками.