Аркадия

– Ну раз так – вставай, поехали.

Пока он вёз меня куда-то – ночью, через лес, в «буханке», – я смиренно помалкивала, накручивала на пальцы завязки от худи и обдумывала два вопроса.

Первый: есть ли тайный смысл в том, что Илья снова назвал меня Малевичем? Это прозвище с его лёгкой руки приклеилось ко мне ещё тем летом, и я уже точно не помнила почему. То ли из-за увлечения рисованием, то ли из-за похожего имени, то ли из-за моих пылких монологов в защиту «Чёрного квадрата», ну правда, этот художник – гений. В какой-то момент Малевичем меня стали звать почти все, даже у тётушки проскакивало, но только Илья умел произносить это так, что я таяла, как другие тают от всяких «птичек» и «рыбок». А сейчас снова назвал, я не подала вида, но и не могла понять, случайно ли это вырвалось по старой привычке или… нет.

Второй: почему Илья сегодня приехал к тёте Агате? С этой дурацкой кошкой я даже не спросила сразу и теперь будто бы боялась: вдруг выяснится, что зашёл по каким-то совсем тривиальным делам вроде вернуть пустой контейнер от Тузиковых печенек или поблагодарить тётушку за бутерброды, а вовсе не по той причине, что я напридумывала. А ведь я напридумывала! Несмотря на… всё.

Илья свернул с шоссе на дорогу к соседнему посёлку. Тот был крупнее нашего раз в пять и мог похвастаться такими благами цивилизации как школа, дворец культуры, музей, кирха, аж несколько магазинов, с десяток гостевых домов, кафешек и точек продажи копчёной рыбы.

– Котлеты закрыты, – сообщил он, когда мы промчались мимо ресторана. – Но есть самая вкусная на свете ночная шаурма, будешь?

– Очень буду! – восторженно закивала я.

Мы вышли из машины около какой-то невзрачной палатки в утопающем в ароматных цветах переулке, из окошка тут же высунулась голова темноокого уроженца южных стран, и они с Ильёй завели беседу, но я не слушала, я заворожённо смотрела на вертел с поджаристым мясом, настолько аппетитным, что даже отравиться и умереть не жалко.

Следующие десять минут, во время которых я жадно следила за творящими чудо руками и усердно сглатывала слюну, были наполнены событиями. Сначала шаурмичных дел мастер пытался выкупить у Ильи мотоцикл, но тот ни в какую не соглашался, зато пообещал заехать на днях проверить, что там барахлит у него в машине. Потом он нескромно поинтересовался, класть ли нам в шаурму лук, и посмотрел так многозначительно, что мы с Ильёй стушевались и неловко переглянулись, но я заверила, что лука можно и побольше. А затем выяснилось, что в палатке не принимали к оплате карты, но Илья так на меня глянул, что я тут же убрала телефон обратно в карман. Напоследок нам выдали две шаурмы, пластиковый стаканчик с маринованными перчиками, мешок костей для «этого твоего зверя» и пожелали хорошей ночи.

Я впилась зубами в тёплый лаваш, едва мы сели в «буханку», и тут же заурчала от удовольствия.

– На пирс? – предложил Илья, чем знатно меня удивил.

Каменный пирс, выдающийся в бухту залива на сотню метров, был достопримечательностью и головной болью посёлка одновременно. Когда-то он служил причалом для выгрузки рыбы при консервном заводике, потом превратился в международный пункт пропуска для маломерных судов, затем вдруг закрылся и порос травой, а сейчас, если верить рассказам тёти Агаты в тот первый вечер после моего приезда, был выставлен на аукцион за какие-то страшные деньги. А ещё в светлое время суток оттуда открывался шикарный вид на дюны, да и рассветы там показывали восхитительные.

– А пустят? – прожевав, спросила я.

– Не знаю, – пожал плечами Илья. – Давай проверим.

На дорогу до пирса ушло всего несколько минут и половина шаурмы, и, судя по довольно заброшенному виду и опоясывающему территорию железному забору, мои опасения не были напрасными. Однако в сторожевой будке у ворот горел свет, и когда мы припарковались и подошли, оттуда выглянул пожилой охранник, на ходу оправил куртку и внимательно нас осмотрел.

– Здрасьте, – сказал Илья. – На пирс нельзя?

– Нельзя.

– А может, можно?

– Можно, – вдруг улыбнулся охранник, звякнул ключами и приоткрыл нам ворота, а когда мы пролезали в щель, протянул Илье руку и добавил: – Привет, Илюш. Как дела?

– Всё путём, дядь Вить.

Вот же хитрец! «Не зна-а-аю», «прове-е-ерим» – ага, как же! Я с укором глянула на светловолосый затылок, и даже в нём мне почудилось какое-то озорство.

До конца пирса идти мы не стали, лишь отступили чуть в темень от яркого света фонарей да редкого шума истомлённого долгим днём посёлка, уселись на краю, свесив ноги к воде, и я доела свою шаурму. И тут же приступила к поеданию шаурмы Ильи – глазами. Он понаблюдал за этим, вздохнул, отломил половину и протянул мне.

– На, только обещай не лопнуть, ночная жрица.

– Обещаю! – заверила я.

На вершине дюны помигивал маяк, лунный свет отражался от чёрной глади воды и играл на лицах серебристыми бликами, прохладный ветер путался в захватившей каменный пирс траве, а мы мирно жевали. И я подумала, что это отличный момент, чтобы наконец спросить, зачем он всё-таки сегодня приехал.

Подумала – и спросила:

– Светка, значит?

Ну, может, пару слов перепутала.