Аркадия (СИ)

Она засмеялась, и смех у нее был совершенно безумный, ведьмовский. Она запрокинула голову, а Драго улыбнулся ей, как можно более нежно. Ему хотелось показать ей, что при желании, а желание у его было и в избытке, он мог из нее душу вынуть. В прямом смысле. А потом сделать из ее души того, кого захочет. Его волновали мысли о том, чтобы создать ее полную копию - послушную куколку, но это было лишено всякого смысла. В конечном итоге, ее оболочка: ангельские черты и белокурые волосы, и чувственные губы, и синеющие даже в темноте глаза, совершенно ничего не значила по сравнению с ее упрямством.

Даже красота бесполезна, если она не причиняет боль.

Удар плети превратил ее смех в крик, от ее запрокинутой шеи до ключицы расцвела ссадина, кончавшаяся цветком ожога под подбородком.

- Так ты все еще не планируешь говорить о том, что сделала с моими милыми детишками?

- Ты называешь их так? - поинтересовалась она самым светским тоном, но хриплый голос с вызванивающими в глубине нотами выдавал ее с головой. Он улыбнулся, испытывая восторг от того, что она показала себя.

- Отвечать вопросом на вопрос - дурной тон, моя милая, - певуче протянул Драго. Он запрокинул голову, посмотрев на крупные, низкие звезды, принялся насвистывать песенку. Это была сербская колыбельная. Давным-давно, когда Драго было еще свойственно нечто человеческое, она вызывала у него воспоминания.

Его работа не сделала Драго бесчувственным, нет, она подарила ему другую, иную чувственность, способность с восторгом принимать боль и отдавать ее так, как прежде он отдавал любовь и заботу.

- Ты ведь имеешь на них некоторое влияние, так?

- С чего ты взял, брат?

Они называли друг друга братьями и сестрами. Фактически, они ими и были. Сигурд, Лада и Медея приходились Драго сводными братом и сестрами, а Роза, Флори, Каспар и Аурелиуш - кузенами. В этом обращении была своя логика, но в целом оно имело скорее ритуальные корни - никто из них не осознавал, что они - семья. Каждый занимался своим делом, тесно сплетенным с самим небытием.

Никто не знает, что происходит с теми, кто умирает в одиночестве.

Это неправда. Драго знал - досконально. Самые страшные тайны, хранимые человечеством, были ему открыты. Он мастерил своих детишек в качестве игрушек для людей. Отец превыше всего ценил насекомых и земноводных тварей. Это Драго было не слишком интересно, хотя он и создал для своего Короля несколько подарков. С тех пор как Драго стал Принцем Пастырей, он пас своих чудовищ во Внешних Землях, так он приучился называть и свой прежний дом. Далеко не всегда они имели жуткий, зубастый вид. Некоторым было достаточно вернуть их прежнюю форму - с незначительными изменениями. Человеческий глаз легко подмечает детали, они волнуют разум, они пугают. Иногда достаточно было лишь слегка изменить пропорции, иногда можно было искалечить движения. Люди чувствительны ко всему нездоровому. Лучшими из его творений были те, что могли провести человеческое существо, заманить его, обмануть. Но их множество ходило по свету. Были зубастые, мохнатые, похожие на волков твари, воющие под луной. Были бродящие в толпах, отстраненные, не откликающиеся больше на свое земное имя. Были и полуслепые, вызывающие скорее жалость, чем страх, отвратительные, но все еще старающиеся быть похожими на людей - они дрожали и двигались порывисто, подстерегали путников во влажных осенних лесах.

Драго любил свое призвание, он создавал из мертвецов существ, почти не имевших прежнего разума, а эти существа создавали страх.

А страх перед смертью, страх перед небытием, которое символизировали твари Драго, питал его Короля. Смерть от страха вырывала из душ целые куски.

Драго любил своих тварей. Некоторым из них он позволял спуститься в реку, после долгой службы, и отправиться в путешествие, чтобы снова стать людьми. Там, в конце пути, все существа равны. Иногда они бывали непокорными. Тогда Драго приходилось силой вырывать из них остатки разума. А боль сводила с ума, как ничто другое. Опыт у Драго был большой.

Он уже и забыл себя прежде. Кем он был, когда не искажал души, чтобы в каждом пустынном уголке земли, на каждом кладбище, в каждом сундуке на чердаке, в каждом синем, обходимом стороной озере, крылась своя история. Драго давным-давно перестал быть человеком. Он был слишком связан со смертью, он кроил мертвецов и натаскивал их, чтобы они обезумели от голода и желания. Мертвецы, Драго знал, всегда очень голодны. Они стараются быть сопричастными жизни, согреться, а пища это тепло, всякое живое существо, даже самая крошка, подсознательно это знает.

У Драго от жизни осталось другое удовольствие - плотская любовь. Любую иную женщину, кроме Розы, он взял бы немедленно, но Роза была из тех ядовитых цветов, за само удовольствие от лицезрения которых приходится дорого платить. Он взял ее за подбородок, и она вскинула на него взгляд, синий и блестящий от рефлекторных, не имеющих ничего общего с отчаянием слез.