Аркадия

Проза пятая

Вот и зашло солнце, и весь запад явился усеян тысячью видов облаков – лиловых, голубых, багровых и других, от желтого до черного, а некоторые до того сияли, отражая лучи, словно были из чистейшего полированного золота. И поскольку пастушки, сидевшие у прозрачного источника, по общему согласию поднялись, чтобы идти домой, оба влюбленных положили конец своим песням. Эти песни, выслушанные при удивительном молчании, каждый из нас принял с восторгом, – и в наибольшей степени Сельвагий, который, не в силах определить, кто из двоих ближе к победе, обоих счел достойными высшей похвалы, и все единогласно одобрили его суд.

А поскольку мы не знали, как почтить их более, чем уже похвалили, и так как всем подумалось, что пора уже возвращаться в селение, то неспешным шагом мы отправились в путь, в беседах деля друг с другом пережитое наслаждение.

И хотя, по причине суровости этой дикой страны, путь был не столько ровным, сколько гористым, тем не менее он предоставил нам в тот вечер все те бесхитростные удовольствия, которые можно получить в таких местах, идя в веселой и приветливой компании. Например, на ходу подбирая плоские камушки, мы бросали их на спор в какую-либо мишень, и кто был метче, тот, как победитель, мог сколько-то проехаться на плечах проигравшего, а мы шли за ними с радостными кликами и рукоплесканиями, чудесно веселясь, что и было целью игры. Затем, оставив ее и взяв, одни из нас – луки, другие – пращи, шли, забавляясь тем, что сбивали по пути камни, и каждый, прилагая всю сноровку и искусство, старался превзойти другого. После чего, сойдя на равнину и оставив позади скалистые горы, принялись за новые развлечения, какое кому было по душе, соревнуясь или в прыжках, или в метании пастушьих посохов, или с легкостью бегая наперегонки по отлогим склонам; и кто достигал намеченной цели первым, того под звуки свирели в награду венчали ветвями серебристых олив. А еще, как часто бывает в лесах, то из одного места выбегала лиса, то из другого выскакивала косуля, а наши псы гонялись за ними туда и сюда: так мы и дошли до селения, где в привычных жилищах встретили нас товарищи, поджидавшие нас к радостному ужину. Проведя во многом веселии большую часть ночи и уже поистине уставши от удовольствия, мы наконец дали отдых истомленным телам.

И не позже, чем прекрасная заря прогнала ночные звезды, а увенчанный гребнем петух приветствовал своим пением наступающий день, знаменуя тот час, когда запряженные парами волы выходят в поле на обычную работу, – один из пастухов, поднявшись раньше всех, вышел с хриплым рогом разбудить остальную братию.

И под звуки рога каждый, покинув ложе лени, украсился лучами белеющего восхода для новых радостей. Выгнав из хлевов застоявшиеся стада, мы вышли в путь следом за ними, которые при каждом шаге по молчаливым лесам будили сонных птиц хором своих колокольчиков; мы шли в задумчивости, размышляя, где с приятностью для стад и для себя могли бы провести целый день. И пока один предлагал одно, другой – другое, Опик[184], старейший из нас и весьма уважаемый всеми пастухами, сказал:

– Если вы согласны иметь меня проводником, я проведу вас в местность, довольно близкую и, по моему мнению, весьма благоприятную, о которой что ни час я вспоминаю; ибо почти всю мою юность провел там в полном счастии, под звуки музыки и песен, – так что еще помнят меня тамошние камни, привыкшие откликаться на мой напев. Там и доныне, полагаю, найдется немало деревьев, на которых в дни, когда кровь моя была горячее, вырезал я ножом имя той, которую полюбил больше всех девушек в нашем краю. Вероятно, теперь эти буквы выросли вместе с деревьями; и я прошу богов сохранить их навсегда, в похвалу и вечную славу ее имени.