Аркадия

Прекрасный дух блаженный,
От плоти отрешенный,
Ты наг взошел в небесные селенья,
Где, со звездой твоею,
Веселие приемлешь
И, посмеваясь над людскою суетою,
Блистаешь, словно солнце,
Между светлейших духов,
Святых одежд краями
Касаешься кометам
И средь живых ручьев и дивных миртов
Пасешь стада иные,
Но пастухов земных не покидаешь.
Иные горы, долы,
Леса, ручьи иные
Ты видишь в небе, где цветы не вянут;
Где фавны и сильваны
В иных удольях летних
Играют с нимфами в счастливейших любовях.
Средь легких ароматов,
Там, где поют в прохладе
Песнь Мелибей и Дафнис[189],
Средь них и Андрогей наш
Переполняет небо сладкогласьем,
Стихии укрощая
Созвучьями неслыханных мелодий.
Как виноград для вяза,
Как мощный бык для стада,
Волна хлебов для радостного поля,
Ты был красой и славой
Пастушеского хора.
Ах, смерть жестокая, и кто тебя избегнет,
Коль, как пожар, палишь ты
Прекраснейшие кроны?
И кто еще увидит,
Пастух, твой лик – столь светлый,
Что, подпевая нам созвучными стихами,
Лес распускал побеги
И тени веток волны покрывали?
А как стенали нимфы
В часы твоей кончины,
То знают реки, рощи буков и пещеры, —
Как берега рыдали,
Как травы вдруг увяли,
Как солнце днями свет не посылало.
Ни звери из чащобы
В луга не выходили,
Стада не услаждались
Травой иль влагой чистой:
Так больно в каждом отзывалось горе,
Что днем и ночью темной
«О Андрогей! О Андрогей!» – леса гудели.
Так пусть в венках зеленых
К твоей святой могиле
Ты принесенные дары вседневно видишь;
И пусть из лета в лето,
Как юная голубка,
Из уст людских в уста перелетаешь;
Да не настанет время
Твоей иссякнуть славе,
Доколе змеи в тернах,
Доколе в речках рыба.
Да будешь жив, и не в моем лишь бедном слове —
Но в памяти пастушьей,
Но в новых песнях тысячи свирелей.
О, коли дух любви живет меж вами,
Дубы густые, вашей тенью милой
Почтите эту мирную могилу.

Проза шестая

Пока Эргаст пел свою умиленную песнь, Фроним[190], самый сметливый из пастухов, записал ее на куске свежей буковой коры и повесил его, украсив гирляндами, на дереве, простиравшем над белым камнем надгробия свои ветви. А затем, поскольку уже почти миновал час обеда, мы отошли к прозрачному источнику, текшему под высокой пинией, и чинно принялись за еду. Здесь было мясо жертвенных телят, молоко во всяких видах, мягкие печеные каштаны и кое-что из плодов, которые предоставляла та пора года, – конечно, и благородные вина, от долгой выдержки весьма душистые, вносили отраду в поминальную тризну.