Архангельские былины и исторические песни, собранные А. Д. Григорьевым. Том 2

А-й у ласкова князя было у Владимера
Заводилось пированьицо, почесьён стол,
А про многих князьей да руських боероф,
А про сильних могуциих бог

атырей,5. А про тех полениц да преудалыих.
А фсе-ли на пиру они напивалисе,
А фсе на чесном наедалисе.
А один молодец сидит — не пьёт, не ест,
А не пьёт и не ест — хлеба-та не кушаёт,
10. Уш как беленькой лебёдушки нунь не рушаёт.
А-й да Владимер по грыни ну(нь) похажывал,
Уш как белыма руками прырозмахивал,
А злаченыма перснями, было, прынабракивал,
Уш как скобоцька, было, о скобоцьку пошшалкивал,
15. Могучима плечами, было, шевеливал,
А-й куньей-то веть шубой, было, прынатряхивал,
Сам з уст таки реци, было, выговаривал:
«Уш ты ой еси, ты Данило сын да Игнатьевиц!
Уш ой еси, ты сидиш у нас, не пьёш, не еш,
20. А не пьёш ты, не еш, хлеба не кушаёш,
Моей беленькой лебёдушки не рушаёш;
Али место тибе да не по вотцины?
Али винная цяроцка не доходила?
Али пивна братынецка не доношона?..»
25. А-й говорил тут Данило сын Игнатьевиц:
«Уш ты батюшко Владимер стольнекиефской!
У мня винная чарочка доношона,
А пивна братынецка доходила,
А место-то мне-ка фсё по воццины;
30. А-й бласлови-ко, Владимер, мне слово сказать,
Ишша за слово меня не скоро сказнить,
Не скоро-ле сказнить, скоро повесити!..» —
«И говоры ты, Данилушко, што тебе надобно». —
«Уш ты батюшко Владимер да, было, стольнекиефской!
35. Благослови-ко-се, Владимер, мне слово сказать,
Уш как за слово мня-ли не скоро казнить,
Не скоро-ле казнить, не скоро-ле ну повесити!» —
«Говоры-ко, Данило, што тибе надобно». —
«Бласлови-ко-се, Владимер, мне пострыкчисе,
40. А подст(р)игчисе мне, фсё посхимицсе —
А идти мне ф тры манастыря почесныя!»
Говорыл ему Владимер да таково слово:
«Уш ты ой еси, Данило да сын Егнатьевич!
У мня хто же будёт слуга-та верная?
45. Ишша хто ли у мня будёт — слово тайноё?
Ишша хто у мня будёт — стена-та городовая?..
А узнают меня панове-уланове
И то же проклятоё Издолишшо!..»
Ой говорыл тут Данило сын да Егнатьевиц:
50. «Уш ты батюшко Владимер да стольнекиефской!
Как есь у мня цядышко-ли милоё,
И мило у мня цядышко любимоё,
А любимо у мня цядышко Михайлушко;
Ишша от роду Михайлу двенаццать лет,
55. Ишша тот тибе будёт да слуга верная,
Ишша тот тибе будёт — да слово тайноё,
Ишша тот тибе будёт — стена-та городовая!»
Благословил его Владимер с буйной главы до резвых ног.
А как узнал вор-собака да злодей Курган-царь
60. Со любимым со сыном фсё со Коньшаком,
Со любимым со зятём было фсё со Коршаком.
А-й у Коньшака было силы сорок тысицей,
А-й у Коршака силы сорок тысицей,
У само́го у собаки цисла-смету нет.
65. А не вёшная вода ле облелеяла, —
Опступила Орда-сила да неверная
Уш как тот-ле ну город красён Киёф-град.
А-й он ступил нунь собака-злодей Курган-царь,
А садилась собака на добра коня,
70. Ишша нацела по силушки она поежжывать,
А искал он Иванушка Годенова.
А нашол ну Иванушка было Годенова:
«Ты садись-ко, Иванушко, на ременьцят стул,
А пиши-ко ёрлоцьки скорописьцяты;
74. Не пером ты пиши мне-ка, не цернилами,
А пецятай-наливай красным золотом;
Не давай-ли ну с<т>року на три годика,
Не давай-ли ну сроку на три месеца,
Не давай-ли ты сроку на три деницька, —
80. А только дай же сроку на три деницька
Со старыма людеми роспроститисе!..»
А-й да садилса Иванушко на ременьцят стул,
А писал ёрлоки да скорописьцеты;
Не пером ну писал да не чернилами,
85. А печатал-наливал да красным золотом.
Написал ёрлоки да скорописьцяты.
[А садилса Иванушка на д(обра коня)[246]].
«Поежжай ты веть в Киёф не дорогою,
Заежжай-ко-сь в Киёф не воротами, —
90. А скаци церес стеноцьку городовую,
Церес круглыя башонки наугольния!»
А-й как поехал Иванушко не дорогою,
Заежжаёт нунь не воротами, —
А скакал церес стеноцьку городовую,
95. Церес круглые башонки наугольния;
Приежжал но(нь) в оградоцку кнеженецкую.
Становил он коня-ле не привязана,
Не привязана коня-ле, не приказана.
Заходил он, Иванушко, на красно крыльцо:
100. А ступешек до ступешка догибаиццэ.
Заходил он, Иван, да на новы сени:
Уш как новеньки-ли сени, было, подгибаюццэ.
А-й отворял он веть двери с петы на пету,
Запирал он веть двери да воскрепка-накрепко;
105. И князю Владимеру целом не бьёт,
А Опраксии-кнегинушки головы не гнёт;
А клал ёрлоки-ли на дубовой стол,
Приходил нунь Владимер стольнекиефской,
Ишша брал ёрлоки скорописьцяты,
110. Роспецятывал ёрлоки, он слезно плакал:
«Уш ты ой еси, Иванушко Годеновиц!
Уш как дай мне-ка с<т>року на тры годика!» —
«Я не дам я те сроку да на тры я годицка!» —
«Уш дай мне-ка сроку на тры месеца!» —
115. «Я не дам те сроку да на тры месеца!» —
«Уш ты дай мне-ка с<т>року на три деницка
А со старыми люде́ми роспроститисе!» —
«Уш я дам тибе с<т>року да на тры деницка
А со старыми людеми да роспроститися!»
120. Заводилось пированьицо — почесьён стол,
А про многих князей да руських бояроф
У того же у князя было у Владимера.
Все ли на пиру они напивалисе,
Али все ли на чесном да наедалисе.
125. А Владимер по грынюшки похажывал,
Уш как белыма руками да прирозмахивал,
А злаченыма перснями принабрякивал,
Ишша скобоцька о скобоцьку пошшалкивал,
Сам з уст таки реци выговаривал:
130. «Уш вы ой еси, робятушка, добрые молоццы!
У мня хто из вас с(ъ)ездит во чисто полё,
Пересметит орду, силу неверную,
Привезёт пересметоцку* в красён Киеф-град?»
Уш как большой-от хороницьсе за средьнёго,
135. Ишша средьней-от хороницьсе бы за меньшого,
А от меньшого Владимеру ответу нет.
А-й не беленька берёзонька выгибаласе, —
А Михайло Даниловиц ниско кланялса:
«Уш ты батюшко Владимер, было, стольнекиефской!
140. Благослови-то, Владимер, мне слово сказать;
Уш как за слово миня-ли не скоро казнить,
Не скоро-ли сказни, скоре повешати!..» —
«Говоры, Михайлушко, што тобе надобно!» —
«Уш ты батюшко, Владимер стольнекиефской!
145. Благослови-ко-се, Владимер, ф полё съездити,
Самого-ль показать да мне людей посмотреть,
В могучих-ли плецях силы отведати!»
Говорыл ну Владимер да таково слово:
«Уш ты ой еси Михайлушко сын Даниловиц!
150. Умом-разумом, Михайлушко, глупёшенек,
А годами, Михайлушко, молодёшенёк:
Ишша от роду, Михайлу, тибе двенаццать лет!»
Уш как тут-то Михайлушку за беду стало,
За велику досаду показалосе:
155. А пошол ну Михайлушко ис светлой грыни,
Отворял он веть двери с петы на петы,
Запирал он веть двери скрепка-накрепко, —
Белокаменны полаты потрясалисе,
А муравлёны пецюшки помитусились[247].
160. А пошол тут Михайлушко на конюшын двор;
А которо (так) коня зглянёт — тот и с нок<г> падёт,
А которого затянёт — того кожа с плеч;
Выбирал сибе конишечка немудрого.
А садилса Михайло на добра коня,
165. А поехал нонь Михайлушко во чисто полё
И выехал на шоломя было окатисто,
А гледел-посмотрел ф трубочку подзорную
На фсе на чотыре дальния стороны:
А не вёшная вода-ли облелеяла, —
170. Опступила Орда-силушка неверная.
Тот-ли Михайлушко прироздумалса:
«Я поехал на рать-силу великую,
А я не взял благословленица у родителя!»
Воротил он своёго коницка доброго
175. И поехал ф тры мана́стыря почесныя,
А приехал ф тры мана́стыря почесныя.
Ста́ро ста́ришшо по кельи да запобегивал
И думаёт, што наехало Издолишшо, —
Выбегаёт нунь-ли старишшо на красно крыльцо.
180. Уш как падаёт Михайлушко во резвы ноги:
«Благослови-тко ты, батюшко, ф полё съездити
Самого мне показать да фсё людей посмотреть!»
Благословил Данило да сын Егнатьевиц:
«Уш ты ой еси, цядышко моё милоё,
185. Уш как мило моё цядышко моё любимоё,
А любимо моё цядышко-ли Михайлушко!
Поежжай-ко, Михайло, да во чисто полё;
Ишша выедёш на шоломя окатисто,
А гледи ты, смотри ф праву во рученьку:
190. И стоит ну веть камешок, сер горюць камень,
А пот тем ну веть камешком глубок погреп,
А во том-ли во погребу складёна збруя богатырская,
Ишша ес<т>ь у мня латоцьки кольцюжныя,
Уш как ес<т>ь у мня копейцо да брузоменьскоё,
195. Уш как ес<т>ь у мня сабелька-та вострая,
Уш как ес<т>ь у миня тяги ну железныя.
Ты приедёш-ли, Михайлушко сын Даниловиц,
Закрыци-зазыци да коницку доброму —
А прибежит нонь конь да лошадь добрая!»
200. А-й да поехал Михайлушко свет Даниловиц,
А приехал Михайлушко во чисто полё;
А-й он увидёл он камешок, сер горюць камень,
А во этой во правой ну ручушки.
Приежжал он Михайло да к этому камешку,
205. Уш как пнул веть камешок правой ногой:
Отлетел нонь-ле камешок как шепиноцка.
А-й отворял он заслоноцьку чигунную,
А-й скакал тут Михайло да во глубок погреп;
Надевал на сибя латоцьки кольцюжныя. —
210. Уш как латоцьки маленько да о(у)сковатыя;
А хватил он веть палоцьку буёвую, —
Ишша палоцька малёнько да лекковатая;
А хватил он сабельку веть вострую, —
Ишша сабелька востра да лёкковатая;
215. Закрыцял-зазыцял да коницку доброму.
А-й бежыт нунь-ли конь, да мать земля дрожит.
Прибежал нунь-ли конь да лошадь добрая;
А садилса Михайлушко сын Даниловиц,
А поехал Михайло во чисто полё.
220. Да наехал Михайлушко во чистом поле
И наехал тры перекопи глубокия.
Уш и конь тут веть лошадь ну провешшилась:
«Уш ты ой еси, Михайлушко сын Данильевиц!
А не езди ты в самую толшую-матицю,
225. Уш ты бей-побивай полки посторонныя!»
Ишша он-ле коню не поваровал:
«Уш ты волцья сыпь (так) да травеной мешок!
А не хош послужыть новому хозяину!» —
«Уш ты гой еси, Михайло ты Даниловиц!
230. Не езди-ли ты ф толшую-матицю,
Уш ты бей-побивай полки посторонние!»
И тут-ли Михайло не поваровал,
И бил коня али по тусьни(м) бедрам
И заехал ну в толшу-матицю.
235. И перву-то перекопь конь перескочил,
А фторую-ту перекопь конь перескочил,
Уш третьей-то коницёк не перескочил,
Ишша тут-ле коницёк обрюшылса.
Улетел тут Михайло да со добра коня,
240. Упал тут на копьица на вострыя.
А опутали в опутинки шелковыя,
А замкнули в замоцки в немецкия
И повесили Михайлушка за сырой дуп.
И стал ну собака-злодей Курган-царь,
245. Ишша стал он просить да поединьшшицка.
А ве́снёт Михайлушко за сырой дуп:
И тут же Михайло да Богу змолилса:
«Уш ты Спас, ты ли Спас да Многомилослиф!
Присвята ты Мати Божья да Богородица!
250. Я стоял но[248]-ле за церкви нонь за Божия,
Я стоял за манастыря почесныя!..»
Вдвоё, втроё силушки ему ноньце прыбыло:
Ростенулса Михайлушко сын Даниловиц,
А розорвал опутинки он веть шолковыя,
255. Розомкнулись замоцьки да фсё, были, немецкия.
Иш как выскоцил Михайло на сыру землю, —
Уш как нецего Михайлушку ухватить стало.
Ухватил он тележечьку тотарскую
И нацял тележецкой помахивать:
260. А куда он махнёт — да и тут улоцька,
А назат отмахнёт — да переулками.
Приломал он тележецьку тотарскую
Фсё во ножово было во цереньицо.
Уш как нецего Михайлу ухватить стало,
265. Ухватил он тотарына-та за ноги:
А куда он веть махнёт — да тут и улица,
Он назат отмахнёт — да переулками;
И сам ну тотарину приговаривал:
«А тотарьская кость гнецце — не сломицце,
270. А тотарьская жила тянецсе — не порвицсе!..»
И вышол Михайлушко на чисто полё,
Зазыцял-закрычял да коницку доброму.
А прыбежал ну-ли конь да лошадь добрая,
А скоцил тут Михайлушко на добра коня.
275. А-й как серебряна кольцюжынка забрякала,
Уш как вострая сабелька затилькала, —
А нацел он по силушки поежживать,
Ишша нацел ну бить полки сторонныя...
И прибил-прирубил силушку равно ф три часа —
280. Не оставил единого на семена.
А поехал Михайло да во чисто полё,
А приехал к собаки да злодею Кургану,
А зашол ну к собаки во черной шатёр.
Говорыла собака-злодей Курган-царь:
285. «Уш вы ой еси, руськия богатыри!
Вы по многи ли пьите, по многи ли кушаите?»
Говорыл тут Михайлушко сын Данильевиц:
«Мы пьём, мы едим по круписцетому колацику!»
Говорыла собака да злодей Курган-царь:
290. «И що вы-то есь да за богатыри?
Как мы-ли ну сильния богатыри:
По семи-ли ну пецей хлеба печоного,
По сорокофки выпиваём зелена вина,
По волу-ли съедам быка варёного!..»
295. Говорыл-то Михайлушко сын Даниловиц:
«Как была у нас, у князя у Владимера,
Обжорцива собака, да она треснула».
И потом-ли собака-злодей Курган-царь
А хватила собака как цинжалой нож,
300. Ишша бросила Михайлушка Даниловица.
Тут-де Михайлушко ухватциф был,
А хватил веть ножицёк за церенок.
Тут-ле Михайлу да за беду стало,
За велику досаду показалосе;
305. Уш как выхватил Михайлушко востру саблю —
Отхватил у собаки буйную голову
И посадил-ли голову на востро копьё.
А повёс он пересмету да ф красён Киёф-град.
А едёт ну Михайлушко ф красён Киёф-град,
310. Уш как стретилса староё седатоё:
Старо старишшо клюкой да подорожною
Перерываёт трупья он фсё поганыя,
А ищот своё да он родно дитя.
И говорыл ему Михайлушко Данильевиц,
315. Соскоцил ну Михайлушко со добра коня
И пал ему, татеньки, во резвы ноги:
«Уш ты ой еси, татенька родимое!
Бох пособил мне-ка силушку око́нчати!»
И сели ну они на добра коня,
320. А свёз ф три манасты́ря его почесныя.
И поехал он Михайло ф красён Киёф-град
И перевёс пересметоцьку супротиф Владимера.
И заводилось пированьицо-почесьён пир
А про многих князьей да руських бояроф,
325. А про сильних могуциих богатырей.
А про тех полениц да приудалыих.
Ишша фсе на пиру они напивалисе,
Али фсе на чисном да наедалисе.
А Владимер-от по грынюшки похажывал,
330. Иш как белыма руками прырозмахивал,
А злаченыма перснями прынабрякивал.
Глупой-от хвастат да молодой женой,
Неразумной-от хвастат хорашой сестрой,
334. А разумной-от хвастат да старой матерью.