Архангельские былины и исторические песни, собранные А. Д. Григорьевым. Том 2

Уш как от моря, морюшка, моря синего,
А от синего морюшка Студёного,
От того от озера Маслеёва
Собиралисе калики, соежжалисе,
5. Ишше сорок калик да со каликою
Ко тому-ле кресту да к Леванидову.
Они клали нонь веть заповедь великую,
А великую заповеть цежолую:
«Ишше хто из нас, браццы, заворуицьсе,
10. Ишше хто-ле из нас, браццы, заплутуиццэ,
Ишше хто из нас, браццы, за блудом пойдёт,
И нам судить таковаго щобы своим судом,
Не ходить не к царям да не к царевицам,
Не ходить не к королям не к королевицам:
15. Нам копать во сыру землю по поясу,
А речист де езык да тянуть теменём,
Ишше оци-ти ясны — фсё косицэми,
Ретиво-ле сердецушко — промежду́ плеча,
А оставить нам казне́на

го на чистом поли».20. Да пошли-ли калики в Ерусалим-град
Уш как Господу Богу помолитисе,
На плакуне-травы да покататисе,
Во Ёрдане во реке да окупатисе.
Уш как они день-от они идут, они фторой бредут.
25. А настрету каликам ехал Владимер-княсь;
Не доехал до калик — да он с коня сошол,
А с коня он сошол да ниско кланялса:
«Уш вы здрастуйте, удалыя добрыя молотцы,
Уш как все-ли калики перехожыя,
30. Перехожыя калики, переброжыя!
Уш ты здрастуй-ко, Михайлушко сын Михайлович!
Уш ты здрастуй-ко, Дунай да сын Ивановиц!
Уш ты здрастуй-ко, Касьян да сын Ивановиц!
Уш как тех-ли калик да лутше-краше нет:
35. Ишша платьицо на их да бутьто макоф цвет,
И как суноцьки были рыта бархата,
А подсуноцья были хрусцятой камки.
А-й говорил тут Владимер стольнекиефской:
«Уш вы ой еси, удаленьки добрыя молоццы!
40. Уш как вы спойте вы мне-ка но еленьской стих:
Захотелось мне от вас послушати!»
Уш как тут-ли калики не ослышылись:
Во сыру-ли землю копьица испотыкали;
А на копьиця суноцки исподвешали
45. (Уш как суноцьки были да рыта бархата,
А подсуноцья были да хрусцятой камки!).
А садилисе калики да во единой крук<г>,
Во единой-ли круг да на зеленой луг;
А запели калики да нонь еленьской стих,
50. А запели, закатали да только ф полкрыка:
А земля-та веть мати да потресаласе,
А в озёрах вода да сколыбаласе,
Уш как темныя ле́сы да пошаталисе,
Во чистом поле трафка да залелеёла*.
55. Говорыл тут Владимер таково слово:
«Уш вы ой еси, удалыя добрыя молоццы!
Уш как полно вам петь да фсё еленьской стих, —
Не могу я Владимер да стоючи стоять,
И не могу-ле я Владимер да сижуци сидеть,
60. И не могу-ли я Владимер да лежуци лёжат;
Овалилса Олёша з запяточок,
Овалилса Добрынюшка у мня извощичок...»[250]
Перестали они петь да как еленьской стих.
И говорыл тут Владимер да стольнекиефской:
65. «Уш вы ой еси, удалыя да добрыя молоццы!
Уш как поойдите да мимо да красен Киеф-град,
А милости просим да хлеба-соли исть,
Хлеба-соли-де исть да пива с мёдом пить
А к молодой кнегины да ко Опраксеи;
70. Я поехал на вёшны тихия заводи
Я стрелеть-ли гусей да белых лебедей,
Уш как маленьких пернастых да серых уточок!..»
А пошли тут калики да ф путь-дорожечку.
Уш как день они идут, они два бредут,
75. А доходят до полатушок кнеженецкиих,
Заходили нунь в оградочку кнеженецкую;
И заходили калики да ко красну крыльцу,
Ко тому же к окошечку стеклянному;
И запросили они милостину Христа ради.
80. Уш как для-ради Христа, царя небесного,
Запросили калики да только ф полкрыка,
А земля-та веть мати потресаласе,
А в озёрах вода да сколыбаласе,
Уш как темныя ле́сы да пошаталисе.
85. А муравлёны пецки помитусились,
На столах-то веть кушанья сплёскалисе.
Услыхала кнегинушка Опраксея
Ой да со той же со пецки да со муравленой
И прыходила к окошецку стеклянному,
90. А отворяла окошецко стеклянное:
«Уш вы ой еси, удалыя добры молоццы,
Ишша фсе-ли калики да перехожыя,
Перехожыя калики, переброжыя!
Уш как милости просим да хлеба-соли исть,
95. Хлеба-соли-де исть да пива с мёдом пить
А к молодой кнегины да ко Опраксеи!»
Уж как тут-ли калики да не ослышылись,
А пошли-ли калики да на красно крыльцо.
Фпереде идёт Дунай да сын Ивановиц,
100. Во-фторых, идёт Михайлушко сын Михайловиц,
Bo-третьих идёт Касьян да сын Ивановиц, —
Ишша тех-ли калик да лутше-краше нет.
А ступешек до ступешка да догибаицсэ.
Заходили калики на красно крыльцо.
105. Со укра́шона крылецюшка на новы сени:
Уш как новы-ти сени да выгибалисе.
Заходили калики да во светлу грыню,
Ишша крест-от они кладут по-писаному,
А поклон-от ведут да по-уче́ному:
110. «Уш ты здрастуёш, кнегинушка Опраксия!»
Заходили за столы да за дубовыя,
А за те жа за скатерти берьчатыя.
А за те питья да разноличныя.
Ишша попили-поели да фсё покушали,
115. Уш как беленькой лебёдушки порушали;
Выходили з-за столоф из-за дубовыя,
А крест-от кладут о́ни по-писаному,
А поклон-от ведут они по-ученому:
«Благодарствуём, кнегинушка Опраксия!»
120. А-й говорили калики да перехожия:
«Уш вы ой еси, удалы да добрыя молоццы!
У нас деницёк идёт у нас ко вечору;
Уш как солнышко катицсе ко западу,
А ко западу катицсе — ко закату;
125. Не пора-ли нам, ребятушка, опочеф дёржать?..»
Говорыла им кнегинушка Опраксея:
«Розвожу-ли я вас фсех по единому!»
Розводила кнегинушка по единому,
А к сибе брала Михайлушка сына Михайловица:
130. А к сибе она взяла да во свою грыню;
Повалила на кроваточку кисовую,
А на маленьки подушецки цижолыя,
А пот то-ли одеялышко соболиноё, —
Не простого соболя было заморского;
135. А сама повалилась на печку на муравлену.
А случилось ночи во-ф перво́м часу —
Соходила тут кнегинушка Опраксея
А со той же со печки да со муравленой
А на ту-ли на кроваточку на кисовою,140. А на ту-ли на перину да на пуховою,
А на маленьки подушецьки цижолые,
А пот то ли одеялышко черна соболя
Не простого соболя было заморского;
А накинула на Михайлушка ручку правую,
145. А накинула на Михайлушка ношку правою,
Прыжала она Михайлушка к ретиву серцу:
«Уш ты ой еси, Михайлушко сын Михайлович!
Ты влюбись в миня ф кнегинушку в Опраксию,
Ты останьсе от калик да перехожыех,
150. А наймись ко Владимеру во служеньицо:
Уш мы станём-ли с тобой да заедино жыть,
А казна-ли те будёт не закрытая!..»
Говорыл тут Михайлушко сын Михайловиц:
«Ты поди-ко проц, кнегинушка Опраксия;
155. У нас кладёна заповедь великая,
А великая заповедь цежолая:
“Ишша хто из нас, браццы, да заворуиццэ,
Ишша хто из нас, браццы, да заплутуиццэ,
Ишша хто из нас, браццы, да за блудом пойдёт, —
160. Нам судить таковаго щобы своим судом,
Не ходить не к царям да не к царевицам,
Не ходить не к королям, не к королевицам:
Нам копать во сыру землю по поясу,
А речист-де язык да тенуть теменём,
165. Ишша оци-ти ясны — да фсё косицами,
Ретиво-ли сердецюшко — промежду плеча
И оставить казнёного на чистом поле!”»
Осердиласе кнегинушка Опраксея,
А ушла она на пецьку да на муравлёну.
170. А случилосе ноченьки во фтором часу —
Соходила тут кнегинушка Опраксия
А со той же со пецки со муравленой
А на ту же на кроваточку на кисовую,
А на ту же на перину да на пуховою,
175. А пот то одеяло да черна соболя,
А на маленьки подушецки цижолыя;
А накю́ла[251] на Михайлушка ручку правую,
А накю́ла на Михайлушка ношку правую,
И прижала она Михайлушка к ретиву серцу:
180. «Уш ты ой еси, Михайлушко сын Михайловиц!
Ты влюбись в меня в кнегинушку в Опраксею,
Ты останьсе от калик да перехожыих,
А наймись ко Владимеру во служеньицо:
Уш как станём-ли с тобой да заедино жыть,
185. Заедино станём жыть, станём любофь творить, —
Золота тибе казна будёт не закрытая!..»
Говорыл тут Михайлушко сын Михайлович:
«Ты поди-ко проч, кнегинушка Опраксия;
У нас кладёна заповедь великая,
190. А великая заповедь цежолая:
“Ишша хто-ли из нас, браццы, заворуиццэ,
Ишша хто из нас, браццы, да заплутуицсэ,
Ишша хто из нас, браццы, да за блудом пойдёт, —
Нам судить таковаго щобы своим судом,
195. Не ходить не к царям да не к царевицам,
И не ходить не к королям, не к королевицам:
Нам копать во сыру землю по поясу.
А речист-де езык да тенуть теменём,
Уш как очи-ти ясны — да фсё косицеми,
200. Ретиво сердецюшко — промежду плецьми,
А оставить казнёного на чистом поле!..”»
А-й осердиласе кнегинушка Опраксия,
А ушла она на печку да на муравлену.
А случилосе ночи да во третём часу —
205. Соходила со печки да со муравленой
(А-й ишша заспал Михайло да богатырским сном)
И брала она братынецку серебряну,
Ис которой братыни да княсь с приезду пьёт,
И брала его да фсё веть суночку,
210. А рошшила-ростёгала дак фсё по-старому,
И клала ему братынецку серебрену
И зашыла-застёгала да фсё по-старому.
И наутро калики да пробуждаюцса,
А свежой водой ключевой умываюцса,
215. Тонкой длинной шериночкой утираюцса
И во своё платьё доро́жноё снаряжаюцса.
Поблагодарили тут кнегинушку Опраксею
И пошли они калики да во чисто полё.
А во ту-ли ну(нь) по́роцьку, во то время
220. Приежжаёт ис чиста поля Владимер-княсь,
Заежжаёт Владимер да на шырокой двор
И спрашиваёт кнегинушку Опраксию:
«Уш ты ой, ой еси, кнегина моя Опраксия!
Уш как где моя братынецка серебряна,
225. Ис которой братыни я с приезду пью?..»
Говорила ему кнегинушка Опраксия:
«Уш тн ой еси, Владимер стольнекиефской!
Нацёвали у нас калики перехожыя;
А украли братынецьку сиребрену,
230. Ис которой братынецьки с приезду пьёш!»
А кому-ли была служопка надмечона,
А Олёшеньки служопка била явлёна:
«Поежжай-ко-се, Олёша, во чисто полё,
Настыги-ко калик да на чистом поле,
235. Отбери у их братынецку серебрену!»
А пошол ну Олёша на конюшын двор,
Выбирал он сибе да коницка добраго,
А седлал он, уздал да коня добраго,
А потстегивал двенаццать тугих потпругоф,
240. А тринаццату тенул церес хребётну кость, —
А не для-ради баси, да ради крепости:
Не оставил бы доброй конь ф чистом поле.
А не видели поески богатырское;
Только видели: ф чистом поле курева стоит,
245. Курева-ли стоит, да дым столбом валит,
Из ушей, из ноздрей да пламя о́гняно.
Уш как выехал на шоломя окатисто,
А гледел-де смотрел ф трубочку подзорную
А на фсе на четыре да дальния стороны,
250. И увидел калик да на чистом поле
И зазычял-закрычял да громким голосом:
«Уш вы ой еси, калики перехожыя,
Перехожыя калики, переброжыя!
Нацёвали вы во городи во Киёве
255. А у ласкова у князя у Владимера;
А украли вы братынецку серебрену,
Ис которой братыни княсь с приезду пьёт!»
Уш как тут-ли каликам за беду стало,
За великую досаду показалосе:
260. Подождали Олёшу да блиско-поблиску,
А схватили Олёшу со добра коня,
И Олёшеньки штанишечка приоптыкали,
И нахлопали жопёнко, сколько надобно,
И посадили Олёшу на добра коня
265. И прывязали Олёшеньку ко стременам.
Как едва-едва Олёша на коне сидит,
А идёт-ли нунь конь ступью бродовою.
Выходил ну Владимер на высок балхон,
А смотрел он, глядел ф трупку подзорную,
270. Увидал-ли Олёшу на чистом поле:
Уш как едёт Олёшенька не по-старому,
Не по-старому едёт, было не по-прэжнему,
А едва-едва Олёша на коне сидит,
А идёт нунь коницёк ступью бродовою.
275. Подъежжаёт к полатам кнеженецкиим,
Ко тому-ли Олёша да ко красну крыльцу.
Выходил ну Владимер на красно крыльцо:
«Уш ты ой еси, Олёшенька Поповиц млад!
Уш как цсо же ты едёш не по-старому,
280. Не по-старому едёш да не по-прежнему;
А идёт-ли ну коницёк ступью бродовою?» —
«Уш ты батюшко Владимер стольнекиефской!
Уш я выехал Олёша на чисто полё,
Увидал я калик да на чистом поле,
285. Зазычял-закрычял я громким голосом:
“Уш вы ой еси, калики да перехожыя!»
И нацёвали вы во городи во Киёве
А у ласкова князя у Владимера;
Вы украли братынецку серебрену,
290. Ис которой братыни княсь с приезду пьёт!”
Подождали они да блиско-поблиску,
А схватали миня, Олёшу, со добра коня,
И Олёшеньки штанишка приоптыкали,
И нахлопали жопёнко, сколько надобно,
295. Посадили миня, Олёшу, на добра коня,
Привязали Олёшеньку ко стременам;
Я едва-едва Олёша на коне сижу,
А идёт но-ли конь ступью бродовою..»Как кому-ли была служопка надмечона,
300. А Добрыни была служба-та явлёна:
«Поежжай-ко-се, Добрынюшка Мекитиц млад;
Уш ты знаёш-ле, Добрынюшка, как съе́хацсэ,
Уш ты знаёш-ле, Добрыня, поздоровацсэ!»
А пошол нунь Добрыня да ф конюшын двор,
305. Ишша брал он сибе да коницка добраго,
А седлал-ли, уздал да коня добраго,
А потстегивал двенаццать тугих потпругоф,
А тринаццату тенул церес хребётну кость, —
А не для-ради басы, да ради крепости:
310. Не оставил бы доброй конь ф чистом поле.
А-й не видели поездочки богатырскоё;
Только видели: ф чистом поле курёва стоит,
Курёва-ле стоит, да дым столбом валит,
Из ушей, из ноздрей да пламя огняно.
315. Уш как выехал на шоломя окатисто,
А гледел ну смотрел ф трубочку подзорную
А на фсе на четыре дальния стороны,
А увидел калик да на чистом поле;
А объехал ну дорошками посторонныма,
320. Ишша едёт каликам им настрету веть;
Не доехал до калик, да он с коня сошол,
А с коня-ли сошол — да ниско кланялса:
«Уш вы здрастуйте, удалы добры молоццы,
Уш как фсе-ли калики перехожыя!
325. Нацёвали вы во городе во Киёве
А у ласкова князя да у Владимера;
И не попалась ли братынецька сиребрена,
Ис которой братыни княсь с приезду пьёт?»
Уш как тут-ли калики не ослышались:
330. Во сыру землю копьица испотыкали,
А на копьица суноцьки повешали;
Ишша нацели по суноцькам похаживать,
Ишша нацели сунки перебрасывать.
А доходят они суноцьки до Михайлушко(во)й,
335. Рошшили его суноцьку, Михайлушка,
И вынели братынецку сиребрену
И о́ддали Добрынюшки Микитицу.
И стали казнить да фсё Михайлушка:
А копали во сыру землю по поясу,
340. А речист-де язык тенули теменём,
И оци-ти ясны — да фсё косицами,
Ретиво-ли сердецюшко — промежду́ плеча́;
И оставили казнёного на чистом поле.
А пошли ну калики да ф путь-дорожецку;
345. Огленулисе калики ну в обратный путь:
А идёт ну Михайлушко здоровёхонёк,
И некако́ его местицко не врежоноё!..
А казнили калики да во фторой након:
А копали во сыру землю по поясу,
350. А речист-де езык тенули теменём,
Ишша очи-ти ясны — да фсё косицами,
Ретиво-ли сердецюшко — промежду плеча;
А оставили казнёного на чистом поле.
А пошли ну калики да ф путь-дорожечку;
355. Воротилисе калики да фсё в обратной путь:
А идёт тут Михайлушко фсё по-старому —
Некако́ его местицько не врежоноё!..
А подо́ждали калики да блиско-поблиску,
А казнили калики да во третей након:
360. Копали во сыру землю по поясу,
А речист-де язык тянули теменём,
Ишша очи-ти ясны — да фсё косицами,
Ретиво́-ли сердецюшко — промежду плеча;
А оставили казнёного во чистом поле.
365. И пошли ну калики в Еруса́лим-грат<д>,
Воротилисе калики да как в обратной путь:
А идёт как Михайлушко фсё по-старому —
Некако́ его место не врежоноё!..
А подо́ждали калики да блиско-поблиску,
370. Ишша тут-ли калики да испугалисе,
А стали у Михайлушка фсё выспрашивать
И стали у Михайловица выведывать:
«Уш ты ой еси, Михайлушко сын Михайловиц!
Уш как тибе попаласе братынецка?..»
375. Говорыл тут Михайлушко сын Михайловиц:
«Я не знаю, как попаласе братынецка;
Нацёвали мы во городе во Киёве
А у ла́скова князя у Владимера:
Ой как случилосе ноченьки во первом часу,
380. Соходила тут кнегинушка Опраксия
А со той ну со печки со муравленой
А на ту же на кроваточку на кисовую,
А на маленьки подушецьки цижолыя,
А пот то-ли одеялышко соболиноё
385. Не простого соболя было заморскаго,
А накинула на миня руцьку правую,
А накинула на миня да ношку правую,
Прижала она миня да к ретиву серцу:
“Уш ты ой еси, Михайлушко, сын Михайловиц!
390. Ты влюбись в миня кнегину во Опраксию,
А останьсе от калик да перехожыих,
А наймись ко Владимеру во служеньицо:
Ишша станём мы с тобой да заедино жыть,
Заедино станём жыть, станём любофь творыть,
395. Золота тибе казна будёт не закрытая!..”
Не согласилса с кнегинушкой Опраксией,
Осердиласе кнегинушка Опраксия,
А ушла она на печку да на муравлену.
А случилосе ночи да во фтором часу,
400. Соходила тут кнегинушка Опраксея
А со той же со печки да со муравленой
А на ту-ли на кроватоцку кисовую,
А на те же на подушецьку цижолыя
А пот то-ли одеялышко соболиноё,
405. Не простого соболя было — заморскаго,
А накинула на миня руцьку правую,
А накинула на миня да ношку правую,
Прижала она миня да к ретиву серцу:
“Уш ты ой еси, Михайлушко сын Михайловиц!
410. Ты влюбись в миня в кнегинушку Опраксию,
Останьсе от калик да перехожиих,
А наймись ко Владимеру во служеньицо:
Уш как станём мы с тобой да заедино жыть,
Заедино станём жыть, станём любофь творыть,
415. Золота тибе казна будёт не закрытая!..”
Говорыл я кнегинушки Опраксеи:
“Ты поди-ко проць, кнегинушка Опраксея,
У нас кладёна заповедь великая,
А велика заповедь цяжолая:
420. Ишша хто из нас, браццы, да заворуицсэ,
Ишша хто из нас, браццы, да заплутуицсэ,
Ишша хто из нас, браццы, за блудом пойдёт, —
Нам судить таковаго щобы своим судом,
Не ходить не к царям да не к царевицам,
425. Не ходить не к королям, не к королевицам:
Нам копать во сыру землю по поясу,
А речист-де язык да тянуть теменём,
Ишша оци-ти ясны — да фсё косицами,
Ретиво сердецюшко — промежду плеча́, —
430. И оставить казненого на чистом поле!..”
Осердиласе кнегинушка Опраксея,
А ушла она на пецку на муравлену;
А случилосе ночи да во третьём часу,
Как заспал я Михайлушко крепким сном,
435. И положыла, должно быть, она по насердки».
И падали калики да перехожыя
А тому же Михайлушку Михайловичу,
И падали ему да во резвы ноги:
«А прости нас, Михайлушко, во-ф первой вины,
440. А прости нас, Михайлушко, во фторой вины,
А прости нас, Михайлушко, во третьей вины!»
А пошли тут калики да во чисто поле.
А прышли они калики в Ерусалим-град;
Уш как Осподу Богу они помолилисе,
445. На плакуне-травы они окаталисе,
Во Ёрдане в реке да окупалисе:
447. Ишша тут-ли калики фсе представились.