Архангельские былины и исторические песни, собранные А. Д. Григорьевым. Том 2

№ 231. Данило Игнатьевич и его сын Михайло. Большинство былин Е. Садкова относится к числу лучших кулойских вариантов того или иного сюжета. Но даже на этом фоне старина о Михайле Даниловиче выделяется безупречным стихотворным строем, точным подбором деталей, эпически размеренным ритмом повествования, которому способствуют развернутые повторы. В устах сказителя едва ли не каждая формула приобретает особую выразительность благодаря введению оригинальных подробностей, которых нет у его земляков. Свое желание постричься в монахи Данило Игнатьевич мотивирует тем, что смолоду «у мня много было бито-граблено»; разрешая сыну взять своего коня, он рассматривает это как своеобразное испытание его богатырских качеств («если мошь ты владеть, поезжай во цисто полё»); советует Михайле бить «полки окольныя, посторонныя» и не заезжать «в толшшу-матицю» вражеского войска; юный герой иронически сожалеет, что у него нет возможности «послужить» саблей вострою по шее татарского царя, и др. Как и в некоторых других севернорусских вариантах былины, в разгар боя конь просит хозяина подъехать к реке, чтобы промыть его глаза, залитые вражеской кровью. Единственная смысловая неточность — Данило Игнатьевич собирается «душу спасать» сразу в трех монастырях (то же в № 289).

№ 232. Илья Муромец и станишники. На фоне других архангельско-беломорских записей, отличающихся предельной краткостью, вариант Садкова выделяется эпической обстоятельностью повествования, стройной композицией, классическим формульным стилем. Оригинальны лирическое по характеру вступление, описание торной дорожки, портрет героя. Выбор самой опасной дороги богатырь мотивирует тем, что «плакуш у старого не остануцьсе». Особый интерес представляет характеристика чудесной стрелы, которая послушна воле своего хозяина. Две последние формулы есть и в № 278.

№ 233. Бой Добрыни с Дунаем. Лучший вариант этой былины, записанный на Кулое. В отличие от своих земляков Садков хотя бы вскользь упоминает о службе Дуная иноземному королю, Илья Муромец именно это ставит ему в вину. Как и в других кулойских записях, кроме № 226, во время поединка богатыри «тянулися тягами зелезныма»; оригинальна формула «Русськая земля потаиласе, неверная земля возремениласе [показалась, появилась]». Сказитель употребил не свойственное фольклорному лексикону слово «литеры» (ср. № 246).

№ 234. Данило Игнатьевич. Лучший вариант кулойской версии сюжета, содержащий все характерные для нее мотивы и формулы. Лишь финал былины необычен: Данила великодушно прощает лукавого советника князя Владимира. Его имя — «Личярда» — видимо, позаимствовано из лубочных изданий. В тексте ощущается влияние волшебных сказок (необыкновенная прозорливость героини мотивируется тем, что она пользуется «картоцьками волшебными»; «Личярда» не может найти вход во двор Данилы, обнесенный железной оградой, — то же в № 256).

№ 235. Молодость Добрыни и бой его с Ильей Муромцем. Несмотря на высокое исполнительское мастерство, сказителю не удалось избежать логических неувязок, характерных для местной модификации сюжета. У Добрыни, отправившегося охотиться на водоплавающих птиц, оказывается целый арсенал боевого оружия; мечтая «владеть» Ильей Муромцем и победив его в честном поединке, он просит у соперника прощения. Садков — один из немногих кулойских певцов, подчеркивавших борцовское искусство Добрыни (ср. № 229).

№ 236. Садко. Певец смог припомнить лишь первую часть сюжета (чудесное обогащение героя и выигрыш им спора у новгородцев). В тексте немало признаков разрушения традиции. Садко — не гусляр, а богатый купец; не ясно, с кем он бился «о велик залог»; не упоминается морской или водяной царь; в роли волшебного помощника выступает «стар матер целовек» (видимо, Микола-святитель). Не традиционен и сам способ обогащения: с помощью железных щупов слуги Садко находят «клады подземельния». Но даже в этой полузабытой старине проявилось незаурядное мастерство сказителя — стилистически она оформлена безупречно.