Археолог

Он вел меня за собой и метров через двадцать в груде блоков демонстрировал фрагмент статуи, в котором я безошибочно узнавал руку танцовщицы или разбитый бюст, голова которого валялась под корнем, который он мне показал. Его ум представлял собой гигантскую головоломку с бесчисленным множеством элементов, которые он мог переставлять как угодно на расстоянии, по памяти. В отличие от меня ему не нужно было дожидаться дня, чтобы вызвать десяток крестьян и слона вместо крана и извлечь из листвы то, что, по его мнению, являлось дверью, колонной, танцовщицей, героем или божеством. В один из таких дней, доктор, это и случилось. Ему следовало бы положиться на свое благоразумие и восстанавливать очертания храма лишь мысленно, оставив камни лежать там, где они лежали, обвитые корнями и лианами, и не в коем случае не прикасаться к ним. Змея грелась в своей норе под камнями. Эти существа выползают только ночью или на рассвете. Если бы даже я не находился в стороне, я все равно не успел бы даже повернуть головы. Я услышал крик Шо Прака. Он впился зубами в свою руку, словно намереваясь откусить ее и освободиться от той части своего тела, через которую в него проникла смерть. Мы потащили это безумное существо, которое силилось вырваться у нас из рук, заставляя нас спотыкаться. Моя аптечка находилась в пятистах метрах, в джипе, но мне даже не пришлось ее открывать… Доктор, такая смерть приводит меня в ужас. После этого я несколько недель не мог сомкнуть глаз. Не знаю, каким образом умер Шо Прак. Похоже на то, что эта ужасная змея, которую я даже не успел заметить, впрыснула в него не смерть, а безумие. И тут что-то произошло: перед нами был уже не Шо Прак, этот улыбчивый человечек, который играл на «хлое» и по вечерам смеялся вместе с детьми. Он кричал, словно безумный. Запрокинув голову, норовил кого-нибудь укусить. Из гортани у него вырвался крик совы, затем хрип, который трудно описать. Сквозь полудрему я слышал этот звук все ночи, которые там провел. Камбоджа была для меня наполнена этим звуком. То был не вопль раненого животного или другого существа. Сумеете ли вы меня понять, но он восходит к доисторическим временам. Зверь не смог бы испытывать подобное чувство. В нем была не боль, а ужас, священная паника. То было не страдание. Шо Прак умер до того, как наступила его смерть, совсем по другой причине. Я думал об этом каждую ночь в ожидании рассвета после своего каждодневного кошмара в тиши деревянного дома. Туда через жалюзи проникало могучее дыхание леса, находившегося в сотне метров, — дыхание, оттеняемое ударами плиц парохода, шлепающих по воде чуть ли не у самых моих дверей, и кваканьем буйволовых жаб на берегу. Но вам этого не понять. Вы не знаете, как камбоджийцы ждут смерти. Шо Прак должен был умереть как его отец Шак Смок — со своего рода равнодушием или безразличием к своей судьбе, как принято встречать смерть в тех краях. Но этот гулкий лес, окружавший меня каждую ночь, — лес, чей голос проникал ко мне через все отверстия, все шели в моей темной комнате… То было не нагромождение гигантских деревьев и переплетенных между собой лиан. То была стихия. Суть вещей. Материнское начало. Все, что существует, происходит от него, живет им, умирает в нем. Человек живет в продолжение четкого, обособленного промежутка времени, затем поворачивается, чтобы слиться с огромным и безразличным Целым. Это относится как к предметам, так и живым существам. Ват Преах Тхеат более не принадлежит нам: ни ему, камбоджийцу, ни мне, белому, ни кому-либо другому. Великий Нага, каменная змея, прогнал их сам. Вернул храму его предназначение, которое заключалось в том, чтобы исчезнуть в гигантском доисторическом буйстве зелени, утонуть в чаще — этом великом равнодушном Целом. Но по моему приказу Шо Прак каждое утро вторгался в лес, взимая с него дань. Я научил его стрелять, различать, расставлять, распределять, заменять один камень другим с целью восстановить этот заброшенный храм. Я сформировал его. ум. Развратил его. Научил пренебрегать порядком вещей. Мы с ним совершили святотатство. Он положил руку на камень, из камня вышел Нага — возмездие за нарушение порядка вещей. Наказание. Панический ужас, мистический страх. Я видел, как в них внезапно погрузился мой скромный, мой верный Шо Прак. Это не смерть, не страдание, не змея заставили его вырываться у нас из рук, кусая нас, разрывая зубами собственную руку, в то время как мы спотыкались о корни, чтобы, повинуясь моей глупости, доставить его к моей аптечке. Как будто укол сыворотки мог предотвратить действие этого яда…

И вот наступил мой черед.