Следующим этапом надо было попасть в плохую компанию – и я в нее успешно попал. Моя родная, прекрасная и замечательная пединститутская экспедиция работала при крошечной археологической лаборатории, в которой совершенно не было свободных ставок. В университетской лаборатории ставки были, но между этими двумя научными коллективами, точнее, между их руководителями, существовали давние отношения антагонизма. Идти на работу в университетскую лабораторию – автоматически означало поссориться с руководством пединститутской лаборатории, а делать этого очень не хотелось. И тут как раз появился третий вариант: меня позвали на работу в одну археологическую организацию, которая не находилась в отношениях антагонизма с пединститутской экспедицией, и я стал работать там лаборантом.
На своем первом месте работы я оказался самым молодым сотрудником. Очень быстро выяснилось, что в функции самого молодого сотрудника входит не только археологическая работа, но и выполнение функций «гонца». Вскоре я уже твердо знал, что в мою сумку влезает ровно 22 бутылки пива и ни на одну больше; что лампочка, горящая днем над пивным киоском, означает, что пиво в продаже есть; что рыбу к пиву лучше всего брать в небольшом магазинчике рядом с рестораном «Цыпленок табака»; кроме того, общительные шофера экспедиционных машин просветили меня, рассказав, кто такие мандавошки, – предшествующие годы жизни я как-то умудрялся избегать этого высокоценного знания.
В общем, на новом рабочем месте я как-то довольно живо приобщился к некоторым дурным привычкам и греховным склонностям, и эта приобщенность впоследствии неоднократно сыграла весьма отрицательную роль в моей жизни. Я далек от того, чтобы винить в этом своих старших товарищей: я уже был совершеннолетним и отвечал за себя сам, а они жили и работали так, как умели и как у них получалось, – впоследствии, кстати, все они преодолели ту склонность к несколько беспорядочному образу жизни, которая была у них в молодые годы, и стали людьми с очень позитивным образом жизни; а прекрасными специалистами они были уже в те времена, и работа с ними дала мне очень много в профессиональном плане. Во всех своих грехах в этой жизни виноват только я сам – такое понимание, во всяком случае, оставляет надежду на их преодоление и собственное исправление, поскольку если что-то является результатом твоих действий – то ты и можешь это исправить.
Как-то в воскресенье я сидел на своем новом рабочем месте, клеил разбитый в древности керамический сосуд, принадлежавший средневековым кочевникам, и параллельно выполнял функции сторожа. В это время на работу пришел мой товарищ Денис, такой же лаборант и тоже студент исторического факультета Челябинского университета. Он пребывал в состоянии гнева и печали, поскольку только что умудрился «завалить» пересдачу «Истории античности» нежно любимому многими студентами преподавателю Юрию Ароновичу Окуню. Денис с размаху сел на стул, вытащил лист бумаги и стремительными штрихами нарисовал на ней канонический портрет: изображение вполоборота рыбы с человеческим лицом, оснащенной характерными усами, большой бородой и очками в тяжелой оправе. «Ракетница здесь?» – отрывисто спросил меня Денис. Я молча выдвинул ящик стола. Денис вытащил ракетницу и упаковку патронов, зарядил ее и, прихватив со стола лист бумаги с аллегорическим изображением профессора Окуня и моток лейкопластыря, направился во двор. Заинтригованный поступками товарища, я вышел следом.
Денис наклеил лист с бородатой рыбой на старую кирпичную стену, окружавшую обширный двор нашей конторы, встал напротив нее в трех или четырех шагах и, прежде чем я успел что-нибудь сказать, выстрелил. Ракета мгновенно врезалась в закрепленный лейкопластырем лист бумаги, порвала его, отрикошетила от стены и, промчавшись над самым плечом Дениса, улетела куда-то за забор, находившийся за его спиной.
Только мы с ним успели облегченно выдохнуть, что все обошлось, и закурить по сигарете, как над стеной, за которой пропала ракета, появились два недоумевающих мужика. «Эй, парни, – удивленно спросил один из них, – а что вы здесь делаете?» «Мы, это… – Мы с Денисом оказались в некотором затруднении. – Ничего. Курим. А что?» «Парни, вы бы поосторожнее. Тут это, кислородный склад», – сказал без слова мата один из мужиков, и они снова скрылись за забором.
Не раз в последующие годы, мысленно присев от очередного взрыва, который сотрясал мою жизнь, я думал: «Идиот, тебе же ясно сказали – там кислородный склад. Зачем ты это делал?»
Зелёный поезд виляет задом