Археологи: от Синташты до Дубны. 1987-2012

Однажды мы со студентами заехали в Амурский, и пока Геннадий Борисович решал текущие вопросы в совхозной конторе, ждали около экспедиционного автобуса. Студенты курили на улице у открытой двери, я же сидел внутри и листал какую-то книжку. В какой-то момент я обратил внимание на разговор студентов. Несколько человек бурно спорили о возможном предназначении какой-то большой машины, стоявшей неподалеку. Одни утверждали, что это снегоуборочная техника, другие высказывались за асфальтоукладчик. Заинтересовавшись, я выглянул из двери и обнаружил, что спорщики стоят вокруг комбайна «Енисей». Ребята были сугубо городские, а комбайны в начале 90-х, видимо, редко показывали по телевизору, в отличие от советского времени – вот они и не опознали такую обыденную технику.

Итак, в то лето мы работали на аркаимском раскопе, а вокруг нас горела степь. По какой-то причине пожары, как правило, вспыхивали в период обеденного перерыва. Практиканты, сразу же после раскопа шедшие в столовую, обычно успевали к этому времени пообедать, а вот старший состав, задерживавшийся на раскопе для завершения работы с чертежами, несколько раз был вынужден срываться на пожар без всякого обеда.

Тушение огня производилось следующим образом. Все участники этого процесса разбирали себе заранее нарезанные куски брезента и, подбежав к полосе горящей травы, с силой хлопали этим брезентом по огню. Если хлопок получался правильным, пламя удавалось сбить, и трава гасла. Таким образом надо было двигаться вдоль полосы огня и тушить траву, «прихлопывая» на ней пламя. При этом трава оставалась тлеть и через некоторое время запросто могла загореться снова – поэтому обязательно нужно было продолжать контролировать уже потушенные участки.

Этот способ тушения степного пожара не всегда был эффективен. Практически бесполезно было хлопать брезентом по густой и высокой траве – она все равно горела так, что сбить пламя не получалось. Также данный способ мог применяться только при слабом или умеренном ветре, если же ветер задувал с изрядной силой – пламя начинало стелиться по земле, разом охватывая большие новые пространства сухой травы, и к нему невозможно было даже приблизиться. В этом случае вся надежда оставалась только на трактора, которые пропахивали полосы земли перед фронтом пожара, да на бочки с водой, которые подтаскивали к огню аркаимские машины или техника из окрестных поселков. Однажды огонь в небольшом березовом лесочке – колке – нам даже пришлось заливать из остановленной на полевой дороге огромной ассенизационной бочки, содержащей в себе канализационные отходы: очень неприятно, но больше тушить было нечем.

Вообще работа на степных пожарах – занятие довольно тяжелое. Очень жарко, но нужно быть плотно одетым, желательно – в джинсы и какую-нибудь негорючую куртку или брезентовую штормовку, потому что от огня постоянно летят искры. Сбивать пламя – это серьезная физическая работа, очень хочется пить, лицо и руки обжигают искры и опаляет жар, дышать приходится воздухом пополам с дымом, от взлетающих при ударах сажи и пепла ты вскоре становишься весь черный, кроме того, они весьма активно забиваются в глаза. В общем, удовольствие, казалось бы, ниже среднего. Однако мы всегда срывались на пожар с энтузиазмом и испытывали от его тушения массу положительных эмоций: схватка с огнем была для нас, молодых, самым увлекательным занятием.

Как-то раз, уже под конец сезона, внезапно потянуло дымом из-за ближайшего к Аркаиму холма – сопки Обзорной, которую эзотерические экстрасенсы прозвали горой Любви. Ударили гонгом в набат, собралось несколько человек, но транспорта не было, а насколько далеко от лагеря горит – было непонятно. В итоге мы втроем побежали на сопку – посмотреть, где там огонь, и обнаружили, что сплошная стена пламени, подгоняемая сильнейшим ветром, движется прямо на лагерь и находящийся над ним березовый лесок. Один из нас побежал на Аркаим – предупредить, а мы вдвоем успели вскочить на подножки ГАЗона с цистерной, который мчался по полевой дороге на пожар от деревни Александровки.

Мы с Сергеем стояли по двум сторонам кабины, держась за зеркала, а ГАЗон, прыгая на кочках, сближался с наступающим пламенем. Перед самым фронтом огня машина остановилась, мы вытащили шланг и попытались начать заливать огонь – но ветер дунул с новой силой, и пламя просто бросилось нам в лицо, мы побежали от огня, но он очень быстро следовал по пятам. Тогда мы опять вскочили на подножки ГАЗона – и теперь уже машина с водой удирала от катящегося по степи вала пылающей травы.

И гореть бы в этот день Аркаиму, но ситуацию спас трактор с плугом, подошедший от поселка Амурский. Двигаясь на какой-то невероятной скорости (я никогда не видел, чтобы на такой скорости пахали целину), он успел пересечь путь огню, пропахав перед ним полосу земли. Однако ветер дунул еще сильнее – и огонь перескочил через линию опашки. Трактор развернулся и пропахал новую заградительную линию. К этому времени к месту пожара уже подбежало полтора или два десятка наших и американских студентов. Мы встали стеной за новой полосой опашки – и смогли отбить все попытки пламени перепрыгнуть через нее. Вся трава перед опашкой сгорела, и вскоре пожар прекратился.

Полевой сезон 1995 года вообще был непростой. Однажды я сильно поругался на раскопе с тогдашним главой Брединского района Хаймурзиным, известным, в частности, тем, что при нем в Бредах построили мечеть. Конечно, на момент конфликта я понятия не имел, с кем разговариваю, иначе постарался бы быть сдержаннее, чтобы не подставлять шефа – в конце концов, на территории этого самого Брединского района мы жили и работали.

В обеденный перерыв мы втроем остались на раскопе с чертежами – отрисовывали последовательность слоев грунта в бровках между участками. Тут прямо на городище заехал большой красный джип, из которого выбрались два крупных человека в костюмах. Я попросил их убрать машину с археологического памятника – это было требование нашего Геннадия Борисовича: не допускать езды машин по поселению, чтобы они не разрушали культурный слой. Возможно, моя просьба была сформулирована не вполне корректно или приехавшим не понравился сам факт, что ими пытается командовать какой-то молодой парень, и со старшим из них у нас случилась перепалка.

В итоге я пообещал связаться с находящимся в лагере милиционером и пригрозил, что тот их задержит за нарушение порядка, а мужчина, с которым я спорил, очень экспрессивно объяснил, что я сильно заблуждаюсь относительно того, кого будет задерживать милиционер и кто после этого окажется в РУВД – после чего сел в джип, и они уехали. Когда мы вернулись на Аркаим, ко мне подошел один из хозяйственных руководителей и спросил: «Ну как, Федор, провел экскурсию Хаймурзину? Мы ему сказали ехать прямо на поселение, потому что там люди есть и они ему все покажут и расскажут». Я объяснил хозяйственнику, что у нас вышло с Хаймурзиным, и предложил впредь предупреждать о таких визитах хотя бы чуть-чуть заранее. Хозяйственник очень огорчился, но никаких отрицательных последствий эта история не имела.

К сожалению, во время нашего пребывания на Аркаиме в челябинской археологии произошла по-настоящему трагическая история. На въезде в город, у огромного белого бетонного знака «Челябинск» на Троицком тракте, между Исаково и Новосинеглазово, разбился автобус моей родной археологической экспедиции Челябинского пединститута. На автобусе возвращался в город полевой отряд, работавший на могильнике Каменный Амбар в Карталинском районе. Машина была под завязку загружена полевым оборудованием, кроме того, в ней сидело полтора или два десятка участников экспедиции: несколько руководителей-сахемов, студенты и школьники.

Сергей Васильевич Мазов