Археологи: от Синташты до Дубны. 1987-2012

Как-то раз мы шли под рюкзаками в весьма дальнем маршруте, обследовали уже два или три памятника, вечерело – и тут я увидел в дорожной колее под ногами большую ножевидную пластину. «Ну на фиг», – отрешенно подумал я и пошел дальше. Через пару десятков метров мне встретилась вторая пластина. «На фиг, на фиг, идти надо», – пронеслось в голове, и я продолжил движение. Но когда через несколько метров я увидел третью пластину, археологическая совесть победила. Я сбросил рюкзак, поднял ее, вернулся за двумя предыдущими – причем нашел их сразу, и мы приступили к осмотру площадки, в том числе заложили на ней шурф на предмет поиска культурного слоя. Однако, несмотря на длительные усилия, нам удалось найти только еще один небольшой обломок четвертой ножевидной пластины – в остальном на площадке было пусто.

Мы открывали новые поселения, стоянки и курганные могильники, наносили на карты, снимали их планы и составляли описания, закладывали шурфы, фотографировали. Значительная часть этих материалов в дальнейшем вошла в Археологический атлас Кизильского района Челябинской области – я, правда, так до сих пор и не понял, какие ошибки помешали включить туда не часть, а все обнаруженные нами археологические памятники.

Многие поселения мы находили, ориентируясь на данные дешифровок аэрофотоснимков, сделанные Ией Михайловной и Нинель Викторовной, замечательными, очень энергичными и увлеченными своим делом женщинами-геологами, много лет работавшими на Аркаиме и в университетской лаборатории. Однако некоторые «поселения», ошибочно открытые дешифровщиками, мы «закрывали», а также регулярно находили археологические памятники, которые не были обнаружены с воздуха. Опыт эти работ убедил меня в том, что аэрофотометод в степной зоне – это огромное подспорье для археолога, но все же не панацея, и реальную разведку по земле он заменить не может, хотя очень удачно дополняет ее и создает для работы весьма благоприятные условия.

Мы находили обломки бронзовых предметов, каменные наконечники стрел и даже копий, собирали из шурфов и разрушенного культурного слоя интересную керамику – все-таки с красотой и разнообразием геометрических орнаментов на посуде степных культур эпохи бронзы мало что может сравниться. Один раз мы чуть не упали вместе с УАЗиком в обрыв, образовавшийся на месте размытого участка дорожной насыпи, примыкающего к мосту; а в другом случае почти перевернулись на косогоре – к счастью, как известно, только у китайцев три чуть-чуть считается за одно целое.

Нашему отряду очень помогал Александр Михайлович – наверное, если бы не он, мы бы никак не смогли в те годы так много работать в поле. Мы были молодыми сотрудниками, денег на экспедиции нам выделяли совсем немного, на приобретение оборудования не выделяли вовсе – и Михалыч постоянно выручал нас снаряжением, обеспечивал автотранспортом, подкидывал продукты и регулярно ссуживал деньгами; а после нашего возвращения на Аркам с большим увлечением осматривал вместе с нами сделанные находки и помогал определять их датировку и атрибуцию – особенно среди предметов каменного века, неолита и мезолита.

Полевой сезон 2000-го стал последним годом работы нашего отряда. Мы с Ларисой расстались, а сразу вслед за этим распался и наш отряд. В 2001 году из моих старых друзей, уже много лет ездивших в экспедиции, и нескольких только пришедших в археологию людей у нас собралась новая команда, замечательная и удивительная, которая назвала себя Степной археологической экспедицией (САЭ), жила и работала очень бурно и даже добралась в своих экспедиционных работах до Алтая и Монголии – впрочем, об этом будут уже следующие истории. А пока я лучше вспомню песню, которую написал во время нашей с Ларисой осенней, холодной разведки 1999 года в низовьях Большой Караганки.