Археология русской смерти. Этнография похоронного дела в современной России

В середине 2016 года появился и другой значимый для всей этой истории игрок. На меня вышла НКО «Верум», которая декларирует своей целью изменение положения дел в похоронной сфере. Они попросили их консультировать, стать их экспертом — я отказался, но по наивности поделился общими соображениями и рассказал о своем видении рынка ритуальных услуг. Уже через месяц я понял, что мои истории используются НКО для ведения своей игры: они поехали в Калугу, где провели собственное расследование и в итоге раздули огромный медиаскандал с участием одного из героев моего исследования[166]. Далее появилась целая череда материалов по моим историям, которые я опять же по глупости рассказал «правозащитникам». Используя медиа как инструмент давления, они в скором времени попытались принудить другие компании к сотрудничеству — в идеале «Верум» хотели создать большую сеть похоронных агентств под своим правозащитным крылом.

Таким образом, я достаточно быстро превратился из субъекта исследовательского проекта во вполне осязаемый объект крупной игры по переделке похоронной сферы. К сожалению, этот опыт ничему меня не научил, я продолжил общаться со всеми, кто обращался ко мне с вопросами о похоронном деле, и щедро делиться информацией.

Когда пора выходить из игры

Позже я познакомился с одним банкиром, который активно интересовался похоронным делом. Мы несколько раз встретились, обстоятельно поговорили: я поделился своими соображениями и идеями, попросил поддержать издание журнала и книг. Он согласился. Банкир показался мне адекватным — он хотел внести в похоронное дело рыночные элементы, бороться с государственной монополией. Однако после сессии коротких встреч наше общение сошло на нет: времени у банкира не было, проект издания книг оказался «не таким широким», как ему хочется, и так далее. Позже я услышал мнение, согласно которому с государственной монополией он сросся так крепко, что стал с ней одним целым.

Благодаря своим контактам «вне поля» я быстро пришел к пониманию нескольких простых вещей.

Во-первых, я убедился, что совершил чудовищную ошибку, одновременно занимаясь исследованием и представляя его результаты в медиапространстве. Никакая анонимизация и попытки скрывать информантов не помогли: вскоре я превратился из субъекта в объект, и меня начали умело использовать для достижения собственных целей самые разные акторы.

Во-вторых, я понял, какой я наивный и незрелый человек. Мне казалось, если человек тебе улыбается, что-то рассказывает, а ты ведешь себя с ним так же, значит, все честно и не стоит ждать подвоха. Оказалось, что за улыбками и обещаниями вечной дружбы может стоять холодный расчет. Играть в такие игры я не умею.

В итоге я принял решение остановиться.

На этом мое исследование было закончено.

Заключение

Задача этой книги была простой — рассказать, опираясь на проведенное этнографическое исследование, что же такое русские похороны сегодня и как они таковыми стали. Не знаю, насколько мне это удалось, потому что задача была не из легких — не скатиться в полевые байки (а их было невероятное количество) и при этом дать содержательный анализ.

В книгу вошли четыре очень разных по содержанию главы, в которых нашлось место всему: и описаниям, и попыткам теоретизирования, и рефлексии. Поэтому эта небольшая работа получилась неоднородной по языку, странной по структуре и куда масштабнее первоначальной задумки — полевые описания, дополненные архивными данными и историей моей семьи, в итоге нарисовали Франкенштейна русской смерти и русского мортального. Русская смерть предстала не только покойниками и гробами, но и хтонью постсоветской меланхолии, иронией моих информантов, моими воспоминаниями, разрушающейся инфраструктурой и хаосом закона.

Но в этом хаосе неожиданно обнаружился порядок. В преодолении, страдании, противодействии среде, в карнавале распада отображается ритуал перехода. Как и русские похороны, которые с советских времен превратились в подобие игрового квеста, когда тело покойного нужно доставить из места смерти в место упокоения, преодолевая расставленные на пути инфраструктурные ловушки, так и мы, фланируя в постсоветском безвременье и остатках материального, оказываемся участниками большого обряда перехода.

Главное, не остаться в нем надолго.