Архетип Великой матери с древности и до наших дней. Сборник исследований

В первом сне человек, которому снится сон, находится на собрании. Его сердце летит к герою, который как будто освещен изнутри, стоит на возвышении и обращается к окружающим его мужчинам с пламенными словами. Подходит пожилая женщина (напоминающая мать человека, которому снится сон) и тянет его с собой в подвал, глубоко в землю в третье подвальное помещение, там она натягивает ему на голову мешок. (Дальше во сне, впрочем, эта часть нам уже не интересна, плененный матерью освобождается и вновь поднимается к дневному свету.)

Это удерживающий, связывающий образ матери, который является во многих снах; он указывает на то, какое влияние мать может иметь в жизни человека.

Но этот же человек видел во сне и другой образ, который я называю первочудовищем. Он до середины двадцатых годов жизни воспитывался в атмосфере морально-пуританского католицизма; исключительно интеллектуальная оценка так называемого духовного и остатки буржуазно-мещанского аскетизма привели к тому, что другая сторона мира полностью погрузилась в тень и уснула. Он встретился с ней, когда разорвал связь с воспитавшей его традицией. Можно понять, что при этом повороте он столкнулся не только с сопротивлением личного материнского — что выражено в описанном выше сне, — но также с удерживающими и всасывающими обратно силами бывшего, защищенного и привычного (также в себе самом!); для него, как для многих или большинства из нас, новый мир был чужеродным телом в самом буквальном значении этого слова. Этот новый мир совершенно неизвестный и непознанный, не видимый на протяжении целых поколений (а если и видимый, то только как имеющий дьявольскую природу), отличался для него архаичным, изначально неразделенным характером: характером первочудовища. Это находит свое отражение в следующем сне:

Человек, которому снился сон, лежал в комнате на одной из двух кроватей. Там также была старая карга, худая и отвратительная, но с полными грудями. Он с ужасом заметил, что у нее был и мужской член. Это существо было голым. Потом появилось более молодая фигура женского пола, которая в некоторых отношениях была похожа на древнее страшилище. Эта женщина также была худая, но не такая уродливая; ее упругие груди привлекали человека, которому снился сон. Он хотел потянуть ее к себе в кровать. Но потом все же снова оттолкнул ее от себя. Тогда старая, то есть первочудовище, ухватила более молодую и совершила с ней половой акт, при этом несколько раз. Человек, которому снился сон, с ужасом смотрел на это. Затем первочудовище исчезло, а молодая женщина бродила вокруг: она то выходила через дверь, то возвращалась в комнату. Беспокойно и будто не зная, где находится, она бродила вокруг, то выходила, то входила⁵.

Я полагаю, комментарий практически является излишним. Очевидно, дело в том, что этот человек (в связи со своей предысторией также и очень закрепощенный в сексуальном смысле) становится мужчиной, а другой женский образ соответствующей ему женщиной; при этом эта женская сторона, как и он сам, вырывается из горгони-ческого плена первочудовища, что nota bene очевидно должно было бы случиться в результате любви. Но время еще не пришло. Он еще не может (что является известным мотивом сказок, даже если и преимущественно скрашенным) взять к себе, обнять то, что ему — исходя из его прежнего отношения — представляется слишком ужасным и страшным, «неприемлемым» и чужим. Поэтому новое вновь и вновь подчиняется власти неприемлемого человеком, ужасного первочудовища, поэтому оно не находит себе места и бродит туда-сюда...

Возможно, оба эти сна показывают, как уже было сказано, не совсем идентичные образы, которые тем не менее зачастую носят имя Magna Mater. И, возможно, они дают указание на то, на каком потрясающем переломе находится современный человек, который выходит из логоцентрически-христианско-средневековой мандалы; какое опасное путешествие он предпринимает; и как мало нас должно удивлять, если пробужденное от тысячелетнего сна первочудовище иногда вызывает эффект, который должен представляться культурному и дисциплинированному человечеству вчерашнего дня непонятным, вызывающим страх, ужасным и варварским. «Все вещи возникают из чада и темноты». Нам, пожалуй, понятно сопротивление, которое неизбежно возникает, как только человек покидает пространство, отвоеванное у иррациональных сил, и вновь обращается к изначальным сферам. В самом себе он ощутит указанное сопротивление очень быстро, оно может привести его к психозу как выражению неуверенности; в своем окружении он также будет сталкиваться с сопротивлением, которое по праву защищает приобретенную и надежную картину мира, когда он направляется в незакрепленные и неиспользуемые предшествующие миры.