Архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий)

Наверное, мы можем говорить, что 1920 год – это время вхождения Валентина Феликсовича в церковную жизнь. Видный ташкентский протоиерей Михаил Андреев, настоятель привокзальной Благовещенской церкви, в воскресные дни по вечерам устраивал в храме собрания, на которых он сам или желающие из числа присутствовавших выступали с беседами на темы Священного Писания, а потом все пели духовные песни. Валентин Феликсович часто бывал на этих собраниях и нередко выступал на них.

В начале 1920 года произошло еще одно событие, показавшее, что Владимиру Феликсовичу свойственна не только «внутренняя религиозность», но и способность открыто, публично, отстаивать свои взгляды. Как-то очередная ревизионная комиссия, явившаяся в больницу, обнаружила в операционной икону Божией Матери и приказала снять ее. Икона висела на стене уже много лет. Обернувшись на нее, хирург имел обыкновение перед операцией осенять себя крестным знамением. Заведено это было столь давно и исполнялось столь часто, что даже неверующие врачи перестали обращать на нее внимание, а верующие считали делом самым обычным.

В ответ Войно-Ясенецкий заявил, что не выйдет на работу, пока икону не повесят на место. Ему «разъясняли», что больница – государственное учреждение, что необходимо соблюдать принятый Совнаркомом в ночь с 20 на 21 января 1918 года декрет об отделении церкви от государства, по которому размещение «предметов культа» в государственных помещениях недопустимо. И это требование распространялось и на Туркестанскую республику, входившую в состав РСФСР на правах автономной. Доктор не отступал. К нему засылались «разведчики», которые сообщали, что он целыми днями сидит за письменным столом и что-то пишет. Уговаривать его было бесполезно.

Спасать главврача бросился его друг М. И. Слоним. Он пробился к «хозяину» Туркестана, председателю Совнаркома Туркестанской Советской республики Я. Э. Рудзутаку (1887–1938), и почтительно разъяснил, что арест выдающегося хирурга, ученого и педагога Войно-Ясенецкого навредит прежде всего рабоче-крестьянской республике, ее медицине и науке. Рудзутак недовольно высказался в том смысле, что нельзя превращать операционную «не то в православную часовню, не то в молельный дом старообрядцев», но милостиво обещал пока профессора не арестовывать и «порекомендовал» врачам самим найти выход из «хирургического кризиса».

Однако, как это нередко бывает, в планы и намерения вмешалось непредвиденное обстоятельство. Один из крупных партийцев привез в больницу свою больную жену, которая наотрез отказалась от услуг всех хирургов, кроме Войно-Ясенецкого. Вызвали хирурга в приемную, он подтвердил, что по своим религиозным убеждениям не войдет в операционную, пока не вернут на место икону. Партиец дал честное слово, что завтра икону вернут, врач посчитал это достаточным и прооперировал женщину, которая в дальнейшем полностью выздоровела. На следующий день икона висела на месте.

Осенью 1920 года в Ташкенте состоялся съезд духовенства и мирян, на котором обсуждалось положение в Ташкентской епархии, возглавлявшейся на тот момент епископом Ташкентским Иннокентием (Пустынским). Войно-Ясенецкий активно выступал, и выступление его произвело на слушателей сильное впечатление. По окончании собрания к нему подошел владыка Иннокентий. Он взял под руку Валентина Феликсовича, они отошли от участников и, прохаживаясь вокруг храма, повели разговор:

– Вы очень хорошо говорили… Видна искренняя ваша озабоченность нынешними событиями.

– Мне невозможно принять ту политику, что власть ведет по отношению к православию.

– Да… нам надо сплачиваться. – Помолчав, Иннокентий неожиданно добавил: – Доктор, вам надо быть священником!

Эти слова несказанно удивили Войно-Ясенецкого, который никогда не имел и мысли о священстве. И вместе с тем он воспринял слова, прозвучавшие из уст архиерея, как Божий призыв, и, ни минуты не размышляя, ответил:

– Хорошо, владыка! Буду священником, если это угодно Богу!

Чуть позже Валентин Феликсович счел необходимым сообщить владыке о том, что в его доме живет операционная сестра Велецкая, которую он, по явному чудесному повелению Божию, ввел в дом «матерью, радующеюся о детях», а священник не может жить в одном доме с чужой женщиной. Но владыка посчитал, что этот факт не может помешать рукоположению, добавив, что он не сомневается в верности будущего священника седьмой заповеди («не прелюбодействуй»).

Вопрос о рукоположении был решен очень быстро. В ближайшее февральское воскресенье, при чтении часов, доктор Ясенецкий в сопровождении двух диаконов, вышел в чужом подряснике к стоявшему на кафедре архиерею и был посвящен им в чтеца, певца и иподиакона, а во время литургии – в сан диакона. Через неделю, в праздник Сретения Господня, он был рукоположен во иерея и назначен младшим священником Успенского кафедрального собора. В воскресные дни он служил с архиепископом Иннокентием, а после вечерни проводил долгие беседы на различные богословские темы.