Архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий)

До сих пор остаются не вполне проясненными мотивы, которыми руководствовался патриарх, когда налагал на этом обращении свою резолюцию следующего содержания:

«Поручается поименованным ниже лицам[60] принять и передать Высокопреосвященному митрополиту Агафангелу, по приезде его в Москву, синодские дела при участии секретаря Нумерова, а по Московской епархии – Преосвященному Иннокентию, епископу Клинскому, а до его прибытия Преосвященному Леониду, епископу Вернинскому, при участии столоначальника Невского»[61].

Вот эту-то резолюцию патриарха обновленцы и выставили в качестве официального акта передачи им всей полноты власти в церкви. Опираясь на нее, они публично объявили об образовании Высшего церковного управления (ВЦУ) и призвали готовиться к Поместному собору для окончательного разрешения вопроса о власти в церкви. 19 мая, после отъезда патриарха Тихона в Донской монастырь, в Троицкое подворье въехало Высшее церковное управление под председательством епископа Антонина (Грановского) и в составе епископа Леонида (Скобеева), священников А. Введенского, В. Красницкого, Е. Белкова, С. Калиновского.

Гражданская власть сняла все печати в канцелярии патриарха и таким образом вручила механизм управления церковью в их руки. По епархиям ВЦУ рассылало своих уполномоченных с задачей захвата церковной власти, устранения «тихоновского» епископата и духовенства. Раскол в Православной церкви стал свершившимся фактом. Обновленцы заявили о своей политической лояльности власти и поддержке социального курса государства.

Существующие в литературе точки зрения на зарождение обновленческого движения: одна, сводящая все исключительно к действиям советского государства и конкретно его репрессивных органов, а другая – отрицающая какое-либо его участие, – не могут, как нам кажется, по отдельности дать ответ на все вопросы, касающиеся истории обновленчества в русском православии. Это две стороны одного явления. Идеи «обновления церкви», под которым понимались ее высвобождение из-под жесткой опеки государства, бо́льшая открытость миру и обществу, активность мирян и бо́льшая их вовлеченность в жизнь прихода и церкви в целом, отдельные реформы во внутрицерковной жизни, – зримо проявили себя в начале XX века. Они имели сторонников среди иерархов, приходского духовенства и мирян; захватили значительные круги в российской интеллигенции, оживленно обсуждались в заседаниях Петербургских религиозно-философских собраний (1901–1903), Предсоборного присутствия (1906) и Предсоборного совещания (1912). В последующие десятилетия эти идеи никуда не уходили; они сохранялись в толще российского общества, периодически выходя из тени вместе с политическими коллизиями российской истории: революции 1905–1907 годов, Первой мировой войны, Февральской и Октябрьской революций, Поместного собора 1917–1918 годов. Священнослужители и наиболее активные миряне не могли не думать, что должна делать церковь, чтобы соответствовать чаяниям своих верующих, и как доносить до них вечные идеи спасения в сложных и постоянно меняющихся обстоятельствах первой четверти XX века. Обновленцы 1920-х годов продолжили эстафету борьбы за «обновление» церкви, но с бо́льшим обращением к внутрицерковным (административным, каноническим, обрядовым и т. д.) реформам. Иными словами, они духовные и идейные наследники и продолжатели движения за «обновление» церкви, зародившегося в начале века.

Да, формально-организационно они не связаны между собой, поскольку суждено им было проявить себя в диаметрально противоположных социально-политических обстоятельствах: в имперской и Советской России; при разных типах государства: клерикальном и светском. Для самодержавия и для государственной Российской православной церкви идеи «обновления» церкви были чужды и неприемлемы. В Советской же России государство в условиях противостояния с бывшей государственной церковью искало «союзников» в церковной среде и именно поэтому поддерживало обновленческое движение, которое заявляло о своей политической лояльности, признании нового религиозного законодательства и призывало к тому же верующие массы.

Собственно, расслоение по принципу отношения к новой власти началось еще в годы гражданской войны. Любопытное тому признание можно обнаружить в письмах Петроградского митрополита Вениамина (Казанского). В частности, еще летом 1919 года он сообщал митрополиту Арсению (Стадницкому) о деятельности в Петроградской епархии «демократического духовенства»: «Стараются образовать какую-то инициативную группу. Рассуждают об изменении церковного управления, делают всякие обещания духовенству, если оно вступит в число сочувствующих. Есть опасение, что может возникнуть церковный раскол. Состоящие на службе гражданской ставят вопрос ребром: духовенство должно сказать определенно и ясно: оно в числе сочувствующих или нет; проще – за власть или против»[62].