Архиепископ Михаил (Мудьюгин) в воспоминаниях и размышлениях. Материалы конференции, посвященной 100-летию со дня рождения архиепископа Михаила (Мудьюгина) 1912-2000

Последние годы жизни владыки по оставлении им епархии были во многих отношениях трудными. Когда-то здесь, в Академии, когда я под руку провожал совсем уже слепого владыку в раздевалку, он мне вдруг сказал: «Как печальна участь “напокойного” архиерея! Ведь за годы архиерейской жизни образуется почти физиологическая привычка властвовать. И вдруг оказывается, что – совершенно некем!»

У владыки Михаила был систематический склад ума. При отсутствии таких возможностей живой архиерейской деятельности, какие сейчас существуют (в советские годы они были очень ограничены), он старался использовать любой случай. Например, написание разнообразных посланий и циркуляров для духовенства епархии. Многие из них очень интересны и отличаются глубиной и практической ценностью. Во всяком случае, получив циркуляр «О порядке встречи, пребывания и проводов правящего архиерея при посещении им приходов епархии» и внимательно прочитав сей документ, вы могли быть спокойны. Там было предусмотрено все – от момента появления машины архиерея на горизонте до того времени, когда она за горизонтом вновь скроется, вплоть до устройства трапезы после богослужения и порядка тостов за нею. Надо сказать, что застольные обычаи в Вологодской епархии отличались от тех, которые обычно во всех епархиях Русской Православной Церкви можно замечать. Обыкновенно, сколько бы тостов не произносилось в присутствии архиерея, все они заключают в себе разнообразные похвалы достоинствам правящего архипастыря. Деятельность архипастыря многогранна, поэтому тостов можно сказать много. Все сказанное, вероятно, является правдой, но многая лета поют лишь одному человеку. В Вологодской епархии при владыке Михаиле после уже произнесенного тоста за архиерея снова поднимать бокал за него же было бы вполне mauvais tone. И предметы произносившихся речей, и адресаты здравиц были самые разнообразные. Мало-помалу, если времени было достаточно, доходили до последних из присутствующих.

У владыки Михаила было, при всем его очень акцентированном архиерействе, уважительное и внимательное отношение к подведомственному духовенству. Он, в общем, старался поддерживать людей. Был очень терпелив в отношении многих клириков, в том числе и не вполне исправных, всячески стараясь им помочь. У него было отношение к клирикам, как к «сопресвитерам». Это отношение имело и литургические выражения. В частности, оно проявлялось в его стремлении поощрять проповедническое слово. Возможности для проповеди тогда были невелики. Владыка старался использовать каждую из них. Пасхальные крестные ходы в Вологодской епархии, совершавшиеся каждый воскресный день до отдания Пасхи, имели особенность: при каждой из остановок не только возглашались обыкновенные молитвословия, сопровождавшиеся восклицаниями «Христос воскресе!», но требовалось сказать и предельно лапидарную проповедь. Пример давал сам владыка, и того же ожидал от духовенства, которое ему сослужило. У него было в обычае, что окропление святой водою после него совершали и сослужившие ему клирики. И, получив в руки крест и кропило, ты знал, что надо что-то сказать. Это своеобразное состязание в жанре мини-проповеди в двух или трех предложениях было хорошим опытом, учитывая, как мало было возможности проповедовать на улице в то советское время.

Владыка Михаил был выдающийся проповедник. Его проповеди были всегда логически безупречно выстроены; его речь была очень чистой, строгой и упорядоченной, несколько суховатой. Никакой елейности или чрезмерной эмоциональности владыка в проповедях никогда не допускал. Но он говорил с предельной убежденностью о том, что составляло смысл и суть его жизни. И, в общем, проповедь его была всегда об одном – о Христе, о спасении и о радости жить с Богом. Это была захватывающая проповедь, очень разная в зависимости от условий и от аудитории. Я одно время служил в сельском приходе и испытывал трудность: в городе мне проповедовать было намного легче, а тут – не было ощущения обратной связи. Приехал владыка служить, сказал замечательную проповедь, предельно простую, так что каждая бабушка отлично поняла, что он хотел сказать. Не такого рода проповедь, как он говаривал иногда в кафедральном соборе, но – о том же самом.

Владыка Михаил был человеком молитвы. Совершая богослужение, он действительно молился. Его захватывала не сама по себе стихия богослужения, его эстетика (притом, что он был человеком очень эстетически развитым и глубоко музыкальным), – для владыки в центре была устремленность к Богу. Он с такой отдачей всего своего существа стоял перед престолом Божиим, с такой глубокой убежденностью веры произносил слова молитв – а он всегда произносил вслух слова анафоры и вообще большинства молитв литургии, – что нельзя было усомниться: в этом диалоге с Богом была вся его жизнь.