Архимаг

Никогда я так ясно не осознавал того, что неизвестное мне действительно мне неизвестно.

Я не ожидал, что поднимусь в воздух посреди того поля, посреди всей дворфской армии. Когда из моих пальцев, моей груди, моих глаз вырвались лучи света, это произошло без всякого осознания — я был не более, чем проводником. И я, не менее удивленный, чем остальные, смотрел, как эти сияющие потоки устремляются в небо, пронзая тьму, накрывшую окружавшие нас земли.

Когда неожиданная левитация прервалась, и я опустился вниз, на землю, к моим друзьям, я видел слезы радости, которые они проливали обо мне. Дворфы и люди, хафлинги и эльфы пали на колени, вознося хвалу Миликки, благодаря её за разрушение тьмы, охватывавшей Серебряные Пустоши, их земли, их дом.

Никто не пролил больше слез счастья, чем Кэтти-бри, Избранная Миликки, вернувшаяся ко мне милостью богини. Теперь, вероятно, пора было подвести некоторый итог испытаниям, ради которых она, как и все остальные мои друзья, вернулась к жизни.

Кэтти-бри часто предполагала, что её битва с Далией в зале Гаунтлгрима была ничем иным, как поединком между Миликки и Ллос, но, разумеется, она не могла быть уверена в этом. Но теперь, когда мое тело так эффектно было использовано для того, чтобы развеять тьму, Затемнение Паучьей Королевы, вопросов больше не возникало, поэтому она верила. Все они верили.

Но я все еще не знаю.

Я все еще не убежден!

Я был проводником сил Миликки, как они говорят, как это всем показалось. Потому что я не использую магию и, разумеется, не знаю ни единого двеомера, похожего на тот, что пробежал по моему телу. Разумеется что-то, какая-то сила, нашла свой путь через меня. И логично приписать её Миликки.

Следуя этим умозаключениям, меня коснулась рука богини. Быть может это мой личный скептицизм, мое личное желание получить доказательства всему происходящему мешают мне просто принять это? Быть может для меня важно быть не тем, что думают окружающие, но действительно чувствовать себя так, словно ко мне прикоснулась богиня?

Это моя бесконечная дилемма, мой надоедливый агностицизм, моя готовность признать то, что есть вещи мне неизвестные и которые, возможно, никогда не станут мне известны, в соединении с моим пониманием того, что подобное знание или его отсутствие не повлияет — и никогда не влияло — на то, как я веду себя. Я нашел Миликки, чтобы дать имя той, что уже была в моем сердце. Когда я узнал богиню, её пути и заповеди, я понял, что её песнь созвучна с мелодией моих собственных этических убеждений и моего собственного чувства общности с людьми и природой.

Это казалось удобным шагом.

Но я никогда еще не чувствовал себя разделенным надвое. Одна часть — это я сам и то, что есть в моем сердце, а другая — нечто сверхъестественное, относящееся к более высокому уровню существования или, быть может, действительно ниспосланное богом.

Для меня Миликки стала названием, лучше всего ассоциирующимся с моей внутренней совестью и принципами существования. Я не чувствовал потребности в дальнейших поисках, попытках доказать существование Миликии или понять её место в пантеоне, или даже задуматься об отношениях одного истинного бога — или богов, или богини, в зависимости от обстоятельств — к смертным созданиям Фаэруна, и, что более важно, ко мне самому. Путь, который я выбрал, был указан мне изнутри, а не снаружи, и это именно то, чего я сам хочу!

Я не знал о существовании кого-то по имени Миликки в те времена, когда только покинул Мензоберранзан. Я даже не слышал разговоров о таких вещах. Я слышал лишь имя Ллос, Демонической Паучьей Королевы и знал, также, что никогда не смогу примириться с требованиями этого злобного существа. Я так часто переживал, что останься я в Мензоберранзане — суть моя стала бы сродни Артемису Энтрери, и была какая-то правда в том страхе безнадежности и апатии, которую я вижу, или некогда видел, в этом человеке. Но я давно отверг мысль о том, что когда-либо стал бы походить на него, вне зависимости от постигших меня горестей.

Даже во владениях Паучьей Королевы, даже окруженный жестокостью и мерзкой натурой моих сородичей, я никогда не мог пойти против того, что лежало на сердце. Мой внутренний бог совести не позволил бы мне сделать этого. Возможно, я бы сломался, но никогда не стал бы причинять зла другим.

Нет, говорю я себе.

И потому я вышел на поверхность. Здесь я нашел новое имя для моей совести — Миликки. И тех, кто разделяет мои моральные принципы и постулаты. Теперь я обрел мир.

Заявление Кэтти-бри об абсолютно злой природе гигантов и гоблинойдов нарушила этот мир, как её тон — и тон Бренора — потряс мои самые основные чувства. Тогда я понял, что не могу примириться с тем, что сказала моя любимая жена. Тем, что она выразила, как желания Миликки. Я попытался рационализировать её слова, попытался понять их, но…

Диссонанс остался.

А теперь еще и это. Что-то подняло меня в воздух, используя мое тело, как проводник, создавая свет там, где раньше была лишь тьма. Это было прекрасно. Прекрасно — и нет иного способа описать изменения, которые Миликки, если это была Миликки — но могла ли это не быть Миликки? — создала через нашу магическую связь.

Означает ли это божественное присутствие команду отказаться от того, что я считаю истинным и правильным в своем сердце, уступая предполагаемому приказу от Миликки Кэтти-бри? Должен ли я сейчас, перед лицом такого мощного доказательства, отказаться от своих убеждений, принимая веру богини? Натолкнувшись на поселение гоблинов в следующий раз, должен ли я, даже если они ведут себя миролюбиво и не мешают жить другим, устроить бойню в их доме, уничтожая и детей? В том числе младенцев?

Нет, говорю я.

Потому что я не могу. Я не могу отказаться от того, что живет в моем сердце, что является моей совестью. Я — существо обладающее разумом и интеллектом. Я знаю, какие действия вызовут у меня одобрение, какие — облегчат душу, а какие — принесут боль. В бою я без сожаления убью гоблина, но нет, я не убийца.

И это стало моей болью, моим бременем. Ибо если я принимаю Миликки, как свою богиню, это не сделает круг квадратом, не сможет уничтожить пропасть из разногласий.

Кто все эти боги, которым мы служим, этот пантеон Королевств, такой богатый, мощный и разнообразный? Есть ли универсальная истина, и как тогда существует столько вариантов правды, во многом похожих, но частично связанных с ритуалами или специальными требованиями, которые отличают один от другого, иногда — лишь легким несовпадением, а иногда создавая диаметральные противоположности?

Как такое может быть?

Я верю, что есть одна истина — потому что так говорит мне мое сердце! — и если это так, значит ли все это, что большинство жителей пантеона, называющих себя богами и богинями — просто лжецы?

Или они, как Бренор решил в первые годы своей второй жизни, всего лишь жестокие кукловоды, а мы — только их игрушки?

Все это так запутано и так соблазнительно понятно, но, я боюсь, навсегда останется за пределами понимания смертных.

Поэтому я снова ухожу с правдой, живущей в моем сердце. И если Миликки не способна принять этого, значит она выбрала не тот путь для своей магии, а я — не ту богиню.

Потому что несмотря на все, что утверждала Кэтти-бри, чему Бренор вторил с огненным блеском глаз, я буду судить по содержанию личности, а не по форме или цвету её смертной оболочки. То, что требует мое сердце — это немалая часть меня. Мой духовный мир должен всегда быть приоритетным.

Со всей уверенностью я заявляю, что мои скиммитары скорее перережут мое собственное горло, нежели горло ребенка гоблина или любого иного ребенка.

Дзирт До'Урден.