Теперь позволь мне поругать тебя за повесть32. Я думаю, ты не обидишься. Дело в том, что наша склонность к прекрасному часто оборачивается для нас пинком в зад. Я ждал иного от твоей прозы, ведь всегда, когда поэт начинает писать по диагонали, он переносит в строчку чисто поэтическое видение мира, свои образные приемы, насыщенную эмоциональность. Обнажая суть повести, я вижу сильного мужественного парня и его долгий ход к женщине, его чистоту по отношению к другой женщине, тоже прекрасной и столь похожей, но он бережет себя, оберегая в себе ту — другую, и живет привычной сложной жизнью среди камней, моря и ветров. Сюжета по существу нет. Я за бессюжетность, но бессюжетность обычно оправдана внутренними вещами: психологизмом, нарочитостью формального отсутствия сюжета. У тебя сюжет живет в эмбрионном виде — т. е. он не вызывающ, не колок. Действие повести замыкает собой неизвестный читателю предполагаемый круг «было — нет, верю, что будет — есть», 99 % мировой литературы идет по этому кругу и приходит в гавань найденной любви. Но я не про то, что это плохо. Все, что есть, уже было в Риме и Аттике. Мы не изобретаем новых сюжетов (т. е. новых нитей человеческих отношений), мы играем все на той же семиструнной гитаре, но у нас свой строй струн, своя тональность и свои песни. Я определяю качество каждой прочитанной вещи по тому, прибавила ли она мне, убавила ли, или — оставила в нетронутости. Я читал тебя и ругался. По-моему, ты здорово поспешил. Твои минусы — прежде всего форма, вся эта пофамильность, подряд идущие повторы имен, чисто профессиональные геологические определения, на которые ты здесь не имеешь права, потому что бросаешь их небрежно и многозначительно. Это то же самое, как если бы какой-нибудь герой Параллелограммов бросал газировщице:
— Алтональ шестого порядка спонтирует с утра.
Я не получил эмоциональной информации, я только немного узнал, какая у вас погода. Затем, твои герои однобоки, когда появляется в конце чисто минусовый тип в гостинице, я уже не верю. Нет людей из одних минусов или плюсов. Все мы — комплексы, и в этом наша человечность. Я пишу тебе, а на окне крутится пластинка Гершвина: опера «Порги и Бэсс». Бэсс — прекрасная, высокой души и огромной эмоциональности баба, но она наркоманка. Этого достаточно для того, чтобы я верил. У меня есть прекрасный человек — Алена. Когда я познакомил ее с одним своим другом, который разрывается от талантов, она насторожилась. И только когда он в чем-то лажанулся — она поверила в него.
Твой наибольший грех — язык. Особенно диалоги. Они нарочиты. Попробуй произнести их вслух. Ты услышишь, что они звучат по-книжному.
С первых строк я уже знал, чем кончится повесть. Это тоже твоя вина. В то же время я понимаю, что ты обязан был высказаться. Мне это очень знакомо. Я сделал то же самое и написал такое! — что теперь не знаю, с какой стороны подходить к собственному ребенку. У тебя, слава богу, все ограничивается этикой и натуральными отношениями. Я же погорел на вещах социальных, меня били и за натурализм, и за слабость, и за поспешность. По-моему, надо писать, имея перед собой некую сверхзадачу для каждой конкретной вещи. Так один знакомый мне режиссер ставил ординарную классическую пьесу «Проводы белых ночей». Сюжет? Парень бросает девку, он аморальщик, но находит в себе силы жить. Он по пьесе — сволочь. Мой режиссер сделал из него положительного героя, поставив одну фразу сверхзадачи: обжигайтесь, ради бога, обжигайтесь!
Если бы это был не ты, я бы ругался до вечера. Но сейчас самое главное в том, что ты не молчишь — работаешь. Вот и все.
Следующим летом у тебя будет столь же благоприятный случай разнести и меня.
А пока. Несмотря на то, что я уезжаю, пиши. Я буду часто навещать Москву33.
Твой Савицкий.
P. S. Нет ли у тебя возможности достать трехтомник Мишеля Монтеня?
(От Галины Корниловой)
Москва, 9 сентября 1969.
Дорогой Геннадий! Я очень рада за Вас. Мне было бы радостно прочитать «Столярный цех»34 вообще, кем бы ни был автор, а то, что написали это Вы, — вдвойне приятно. Должна сказать Вам прямо: то, что Вы до сих пор писали, явно написано человеком талантливым, хотя и не всегда по-настоящему интересным. Эту повесть написал человек интересный, от нее можно вести отсчет серьезной писательской судьбы. Это, конечно, на мой взгляд, и хотела бы здесь не ошибиться. Во всяком случае, отдельные главы я читала с восхищением и даже завистью…
Сережа35 тоже только что прочел повесть. Он говорит, что интересная, хотя находит ее излишне фрагментарной, и, кажется, «Двое на острове»36 ему все-таки нравится больше. Мне же представляется, что между ними бог знает какая пропасть. Словно до «Столярного цеха» человек просто жил, а теперь все отбросил, пошел сам, и шаг сильный и уверенный. Дай Бог и дальше так идти.