Архипелаг Святого Петра

Железный лужок наш, прогулочное плавсредство, доставил нас, не особо спеша, на Петровский остров (некогда именовавшийся Столбовым, что за странный топоним? впрочем, большинство топонимов таковы), выдвинул сходни, остался ждать нас у берега. Мы, как загипнотизированные, высадились на берег, и, побродив по острову, вернулись на подводную лодку, хотя могли запросто перейти Мало-Петровский мост через Ждановку, очутиться на Петроградской стороне, двинуться к дому; но ведь зачем-то нас ждали?

Похоже, кому-нибудь из жителей архипелага Святого Петра периодически приходила в голову мысль о присвоении островов, получении одного из них в личное пользование, завести невеликое королевство свое, погубернаторствовать, попрокураторствовать, что ли. Петровский остров был собственностью Петра Первого (в нагрузку к России). Васильевский остров не с незапамятных, а с глубоко забвенных являлся личным островом неведомого Василия, каждый день на нем был Васильев день. Острова меняли хозяев: Матис, Берд, царевна Наталья, Елагин, Белосельские-Белозерские, Гоноропуло (или Горнапуло, наконец?!), Меншиков, Екатерина I, граф Головкин, Бестужев-Рюмин, Новосильцев, Гутуев, Шафиров, Миних, Разумовские, Павел I, Мекленбург-Стрелицкие, Саксен-Альтенбургские.

Лиловое небо над нами не меняло цвета, не светлело, не темнело, мы не видели солнца, казалось, время остановилось. Мы медленно шли вокруг озера, по правую руку от нас на почтительном расстоянии маячил стадион, по левую, где-то дальше, дальше, располагалась очередная канатная фабрика, несколько неуютных жилых кварталов, ялики яхт-клуба, некое заводское заведение, несуществующий дворец Петра Первого, оба несуществующих деревянных дворца у взморья, и обветшавший, и сгоревший, а также один из первоначальных домиков царя, амбар для амуниции (про который нечего и вспоминать), избы для придворных шутов. Вместо стадиона и канатной фабрики некогда стояли тут юрты ненцев, жилища саами либо чукчей, пригонявших к началу зимы оленей для катания по замерзавшим в те времена намертво рекам. Олени паслись на острове, один из них вышел нам навстречу из кустов со стороны Петровской косы, важный, с чувством собственного достоинства, с венчиком бубенчиков на шее.

— Самолет — хорошо, — запел я, — вертолет — хорошо, паровоз — хорошо, а олени — лучше!

— А оленя — лучше! — откликнулся выходящий из кустов вслед за оленем чукча с бубном (возможно, то был эвенк либо нивх, ханты-манси, твоя люди моя люди понимай нет).

Этим он исчерпал все свои познания в русском языке, с подозрением вгляделся в чуть узкоглазое, слегка скуластое личико моей Турандот и спросил ее, указывая куда-то западнее Петровской косы:

— Иамх?

— Там залив, — нерешительно ответила она.

— Заливливмиф?! — Он был удивлен несказанно, ударил в бубен, всмотрелся в нас, оглядел с головы до ног, что-то ему не понравилось, может, одежда.

Он отступил, насупился, топнул ногой, надвинул на брови шапку, забил в бубен, закружился, заскакал в пляске: выкрикивая то ли слова, то ли слоги, то ли заклинания, равно непонятные нам:

— Милк! милк! милк-рэг-нд! Лотя манг! Лотя кувр! Пхынд сыврк! Сыкм сыврк!

Он удалялся вслед за оленем, припрыгивая, покачиваясь, с ноги на ногу переваливаясь, брякая в бубен:

— Толмиф ур! Ту тунгур! Твах пагвагд! Урд ур урлаф! Урлаф урк!

Наконец, выкрикнув: «Наргу лён! Мухитьи лён! Тло лён! Тлымиф ур!» — он вышел за пределы видимости и слышимости.

— Надеюсь, — сказала Настасья, — он не наслал на нас своих злых духов. Это надо же. Тло лён тунгур милк.

— Он решил: мы и есть злые духи. Просил нас удалиться. Я его понял так.

— Стало быть, удаляемся. Мне здесь не нравится. В молодости я ездила сюда загорать, ума не приложу почему.

— Летом в теплый солнечный день на зеленой траве у пруда, — предположил я, — тут ничего.

ЕКАТЕРИНГОФ

Мы плыли медленно, плавно, тихие волны расходились по воде за нашим плавучим островом; он обошел Подзорный дворец, вошел в небольшую речку.

— Екатерингофка, — сказала Настасья. — Мы направляемся в Екатерингоф. С острова царя на остров царицы.

— Что нас там ждет, царица моя?

— Мерзость запустения, вот что.

Четыре девушки опять появились на противоположной оконечности плавучего острова, они смотрели, как играет их брат, он играл тихо, осторожно, скованно, не по-детски, не по-мальчишески — так показалось мне.

«Фантомы плавучего рукотворного Железного острова, в отличие от многих отечественных и зарубежных призраков, полны тихого счастья; на лицах их лежит зеркальный отблеск радостей былых.