Архитектор и монах

— Конечно, нет! — засмеялся я и не удержался, погладил его по щеке. — Разве я мог бы выдать тайну исповеди? Я, монах, я, епископ? Я все это придумал. Вообразил, как это могло быть. Но, думаю, все было так или почти так. В принципе так, ты понимаешь? Иначе как объяснить бесследность? Любимую нашу российскую бесследность.

Да, конечно, им нужна была кровь и подлость. В наше время это как помазание на власть. Чтобы править долго-долго…

— Долго-долго? А зачем?

— Тут какой-то порочный круг, — сказал я. — Они отвыкают от обычной жизни обычного человека. Тут дело не в роскоши и прислуге. Тут, наверное, главное — власть, право приказывать. Это как опиум или водка. Или как большие деньги. Хороший русский писатель сказал: деньги, как и водка, делают человека чудаком. Добавлю от себя — власть тоже. Власть даже сильнее, чем деньги и водка. Я в молодости очень мало пил. У меня никогда не было денег. Но, когда меня поставили епископом, а потом подняли до митрополита, я почувствовал власть. Это величайший соблазн. Чувство, что я могу покарать священника, а могу простить, а то могу и наградить, — страшное чувство, страшная игрушка; постом и молитвой, постом и молитвой, постом и молитвой изгонять беса власти, — я перекрестился три раза.

— Получается? — иронически спросил Дофин.

— Я стараюсь, — я засмеялся, чтобы не обидеться. Перевел дыхание. — Да и житейский комфорт тоже, — продолжал я. — К роскоши и прислуге тоже привыкаешь. Ну, а потом, уже совсем потом, через годы такой жизни, они просто боятся отвечать за свои преступления. Потому что никому не удается удержать власть без преступлений, к сожалению. Чем дольше у власти, тем больше преступлений, тем страшнее расплата, и все новые преступления нужны, чтоб отодвинуть расплату. Порочный круг, я же говорю. А преступления меж тем видны, о них говорит народ, простые мужики в пивных, дамы в гостиных, умники в кабинетах, студенты в читальнях… И никто не забывает о самом первом преступлении. Оно обрастает подробностями, фантазиями, легендами…

Вот я сейчас тебе рассказал, как убивали царя и его семью. Это выдумка, но я в нее поверил и ты поверил. Но это выдумал не я, и не сию минуту. Это выдумал весь русский народ. И если кто-нибудь сейчас расскажет, доказательства приведет, что царь и его семейство, вместе со слугами, на самом деле были похищены английской разведкой…

— И вагонные проводники тоже? — спросил Дофин. Ишь, он и проводников запомнил, память-то какая.

— А проводники, — почему-то с мстительным удовольствием сказал я, — а проводники-то и были агентами английской разведки. И сейчас царь живет где-нибудь в зеленой Англии, в небольшом скромном замке. Носит имя мистер Джексон, и жена его миссис Джексон, и дети с ними, и слугам тоже дали нужные фамилии. Так вот, Дофин: если бы кто принес целый сундук доказательств, и распечатал бы это в журналах, и показывал бы документальные картины в кино?.. Да что там: если бы сам царь лично явился в Россию и сказал: «Я жив, меня вывезли в Англию, но вот я перед вами, Романов Николай Александрович», — что бы ему сказали?

— Что? — не понял Дофин.

— Ему бы сказали: «Врешь, самозванец! Нашего царя убили в восемнадцатом году!». Ну, что смотришь, Дофин? Тебе скоро шестьдесят, дитя мое, а ты все еще… да, именно, дитя. Сущий ребенок. У вас в Австрии все такие дети? Выдумка, которая прижилась в народе, — она становится вместо правды. Народ складывает свою легенду о власти, и эта легенда не терпит отступлений. Потому что народное мнение о власти — это гора, которую не сдвинешь с места. Но гора — это не сплошной гранит. В горе есть пещеры, щели, подземные ручейки — там идет невидимая глазу жизнь. Что-то размывается, осыпается, оседает — и в один прекрасный день начинается землетрясение.

В истоке всякой власти — жестокое и подлое преступление. И народ это прекрасно знает. Сначала это цемент власти, а потом едкая щелочь. То, что раньше скрепляло, разрушает. Рано или поздно власть начинает расползаться.

Но даже не в первородном преступлении дело. Народ его прощает, потому что народ сам довольно жесток и подл. И не в скрытности и лживости властей предержащих — они всегда таковы, иначе как получится предержать?

Все проще: наступило пресыщение. Власть одного человека не может быть вечной. Тем более что народ видел перемену власти. Видел и царя Николая, и Милюкова, и Набокова. Народ задумывается: а не многовато ли этого последнего? Не долговато ли он? Даже не задумывается умом, а вот такое ощущение в нем появляется. Ну, мол, сколько можно-то?

И вот тут правительство только войной и может спастись. А враги у России известные. Евреи и немцы. Ну, еще коммунисты. Но они, опять же, либо евреи, либо немцы.

8. Мадагаскар