Некоторое время после ухода Ольги Рита пыталась чем-то себя занять – изучить интерьер (а в Ольгиной квартире есть интересные фишечки!), позвонить маме, узнать, как она добралась вчера вечером, и все ли хорошо. Приготовить поесть что-нибудь на крайний случай, но вместо этого окончательно собралась лишь на прогулку. И эти сборы ее были похожи на побег.
С тех пор, как она покинула родной город, Ритины приезды в Москву были похожи на гонку за ускользающим днем – сто пятьдесят дел и еще пятнадцать нужно успеть сделать в ограниченный отрезок времени, а сегодня странно – можно бесцельно идти, куда вздумается, и не делать ничего. Не спешить, не бояться опоздать, не оправдываться по телефону…
Глазея по сторонам, Рита не спеша удалялась от всех тяжелых, надоедливых мыслей и сомнений, постепенно оставляя лишь главное/основное.
«Ольга крайне честна со мной. Сомневаться в ее словах будет полной глупостью. То, что она предлагает – действительно наилучший выход из моей личной, не лучшей ситуации в Городке и семье, в жизни – это плюс».
«Но, в этом случае, если я соглашаюсь, мне придется жить некоторое/неопределенное время в Питере, а это как плюс, так и гигантский минус! Я не смогу так долго быть вдали от дочери, как и она без меня»
«И это убийственный выбор/баланс, который не может ждать. Он все время здесь и сейчас. Жизнь невозможно поставить на паузу или перемотать, если что-то вдруг не получилось, исправить задним числом. Я, Сонечка, Ольга… – как правильно выстроить траектории нашего, без сомнений, общего теперь будущего?»
«Общего, даже если мы никогда не будем больше вместе. Мы были – и вот этого уже не изменить, наше общее/мимолетное прошлое теперь само меняет нас. Хочу я того или нет, но уже никогда не буду прежней».
«Когда осталась наедине с собой и собственным отчаянием, закопавшись в изучение нового, я смогла отгородиться от боли, от чувств, но события прошедших суток, наша с Ольгой встреча, целомудренная ночь, открыли единственно верную истину – я люблю несмотря ни на что. Я нуждаюсь в Ольге на всех уровнях одновременно – в личном, интимном, душевном, профессиональном – во всех жизненных проявлениях. Я хочу с нею быть. Участвовать в ее жизни и не потерять/не отпустить из своей, которая крепко-накрепко связана с Сониной…»
Оказавшись у станции метро, память неожиданно открывает архивную запись прожитых эпизодов, где сама еще маленькая Рита шагает с мамой.
Выйдя на Павелецкой, Рита позволила подсознанию вести ее вперед. Словно ноги сами помнят эти бордюрчики и тропинки.
«И даже их трещинки те же!» – восклицает зрительная память. Рита не спеша шагает переулками, в которых не раз ходила в детстве с родителями или Наирой – только ей Диана позволяла выводить дочь на прогулку или в магазин. Остальным строжайше было запрещено. Остальных Рита сейчас помнит урывками. Серену Ильзе со странным произношением привычных слов, монументальным ростом, красивой фигурой, светлыми волосами и удивительного синего цвета глазами. Рыжеволосую пышечку Марион. Крепкого мужчину с черно-седыми вихрами и такой же бородой, с горящим взглядом, густым басом, трубкой, шейным платком и непременно перепачканными в краске пальцами. Его все так и звали – Дед.
Азарт любопытства захватил. Свернув во двор старой девятиэтажки, Рита даже губу закусила от амбивалентных, нахлынувших чувств – окна трехкомнатной квартиры первого этажа плотно закрыты и защищены решетками, а когда-то их зачастую летом использовали вместо дверей. Они были в разноцветных, расписных деревянных рамах, с засиженными гостями подоконниками, вышитыми ковриками и подушками. Под окнами располагался мини-садик в японском стиле, а дальше набережная, вечно шумящая потоком машин, за ней блестит солнцем знаменитая Москва-река. Здесь маленькая Рита с Наирой когда-то кормили уток…
Обогнув дом, Рита шагает вдоль в следующий переулок, мимо еще более старых домов, через парк. С волнением спускается в сложный запах и тень «Старого бара» – он все еще есть и работает! Только по раннему времени зал почти пуст. Впрочем, Рита сюда не к людям пришла – к картинам – Наира, Ильзе, Марион глядят с дальней стенки.
«Вы на месте! На том же самом! Как же рада я вас видеть, девочки!» – мысленно фамильярничает подросший ребенок. Нимфы отвечают Рите снисходительными улыбками.
Их общая тайна распускается запахом свежего кофе с ирландским кремом.
Здесь никто не знает об истории этих картин. Старый хозяин продал заведение вместе с ними. Только остались слухи, что «вроде друг старого хозяина был художником, а эти красотки его женами. Но он все продал давно и уехал не то в Майями, не то на Гоа. Хиппи, одним словом, богема».