Архитектура Дома Наркомфина вчера и сегодня

4) малярные и стекольные “Малярстрой”;

5) магнезитовые перегородки и полы Промысловое кооперативное товарищество “Магнострой”;

6) Устройство электроосвещения “ГЭТ”;

Все работы выполняются по договорам по оптовым ценам и единичным разценкам».

Глазов отмечает довольно большое количество недостатков, среди главных – неудовлетворительное утепление и промерзание железобетонного каркаса и плохое качество установки окон, дверей и перегородок. Там же упоминается расчетный срок завершения работ – 1 марта 1930 года, «работы ведутся с запозданием против плана, составленного архит. Гинзбургом».

В заключении акта, кроме закономерных требований исправить недостатки, обнаруженные на стройплощадке, архитектор опять требует предоставить исправленные чертежи. Следующая инспекция обратит внимание на качество ксилолитовых панелей, штукатурных работ и покраски, работу вентиляции, выводы будут умеренно положительными, но не без перечня необходимых доработок.

Поэтажные планы коммунального корпуса с учетом перестроек 1940-х и более поздних. БТИ г. Москвы

Что касается служебного корпуса («предназначенного в 1-м этаже для прачечной и во втором для жилья персонала») – осталось два примечательных документа. Черновик письма (текст перечеркнут и документ, видимо, не отправлен) от [?] сентября 1930 года в Наркомат от замначальника Управления строительного контроля Александра Мейснера, где говорится, что «управление воздерживается от утверждения этих чертежей, ввиду того, что ориентировочная стоимость одного куба-метра, исчисленная = 28 руб. 63 коп., значительно превышает лимитную стоимость подобного рода строения, установленную Постановлением Строительной Комиссии РСФСР [то есть местом работы самого Гинзбурга. – Е. О. и Н. В.] от 15 февраля 1930 г. в размере 22 рубля за 1 куб. м»[66]. Это письмо вполне ясно показывает порядок удорожания нового строительства на железобетонном каркасе относительно более традиционного кирпича. Второе письмо было отправлено за подписью Мейснера в Наркомат финансов 30 сентября 1930 года и содержит отсылку не только к превышению стоимости кубометра (во 2-м пункте), но и к тому факту, что «с возведением этого строения произошла порча весьма ценного участка, в результате чего дальнейшая застройка по лицевой линии многоэтажным строением не может быть осуществлена»[67]. Соответственно, «построенное без разрешения […] бетонное 2-этажное строение […] не может быть Управлением утверждено»[68].

Фотокопия плана 1-го этажа. 1929(?). Музей архитектуры им. А.В. Щусева

Как ясно сейчас, эти и подобные[69] им препятствия не стали фатальными, дом и его служебный и коммунальный корпуса были построены – за качество работ боролись не только Гинзбург с Милинисом, но и архитекторы-чиновники. Однако не все в них было использовано по назначению.

Фотокопия плана 2-го этажа. 1929(?). Музей архитектуры им. А.В. Щусева

Графические архивные материалы, сохранившиеся фрагментарно, – это «синьки» – чертежи – не во всем соответствуют реальной постройке (Гинзбург публиковал в 1934 году поданный на утверждение, а не окончательный вариант). В частности, в некоторых квартирах были выгорожены дополнительные комнаты, в квартире консьержа было изменено направление лестницы с продольного на поперечное и т. п.

О неочевидности архитектурной задачи мы говорим потому, что публикация проекта Дома Наркомфина оказалась намного проще его реализованного варианта. Во-первых, здесь была решена задача использовать ячейки с верхней и нижней спальней типа F. Во-вторых, появление больших квартир типа K (или 2F) надо было чем-то компенсировать, то есть заполнить те места, которые оставались свободны (по аналогии с домино при укладывании его в коробку). В-третьих, было решено на плоской крыше сделать общежитие в закругленном, как нос корабля, блоке. Нужна была и квартира коменданта (консьержа) внизу и т. д. Эти отличия от опубликованного проекта впервые обнаружились в ходе обследования Дома Наркомфина в 1990 году с участием студентов под руководством Елены Овсянниковой (МАРХИ), Жана-Клода Люди (Женевский университет), а также историка архитектуры Алексея Тарханова и дизайнера Марка Коника. Именно тогда выяснилось, что в Доме Наркомфина не менее 11 типов квартир. Оказалось, что ряд квартир были объединены силами самих именитых жильцов, часть квартир, наоборот, была разделена перегородками после превращения их в коммунальные, когда одна семья оказывалась в общей комнате, тогда как другие – в спальнях (в послевоенные годы, когда большинство высокопоставленных жильцов съехали или были давно репрессированы[70], в дом заселяли служащих Совета министров СССР, разделяя большие ячейки на несколько семей. Известны даже случаи разделения ячеек F на две семьи в доме на Гоголевском бульваре).

Рабочие чертежи лестницы (разрез по всей высоте, детали устройства парапета и ступеней). Не позднее мая 1929-го. ЦГА г. Москвы