Архитектура Дома Наркомфина вчера и сегодня

Собственно, новый корпус и был рассчитан на улучшение бытовых условий именитых жильцов. В нем были запланированы «зеленые комнаты», вроде тех, что предложил в проекте «многоэтажной виллы» Ле Корбюзье в 1922 году. Эти глубокие лоджии были размером более обычной комнаты, так как квартиры группировались в новом жилом корпусе зеркально, и получались при двух соседних квартирах как единое пространство. Размещены эти лоджии были с северной стороны и присоединены к высоким двухсветным общим комнатам, являясь буферной зоной между ними.

Как было устроено и в квартире Милютина, к общей комнате (гостиной-столовой) примыкала бы маленькая кухня с компактным оборудованием и плиточным полом, но, в отличие от милютинской версии, при кухне показана достаточно вместительная кладовая (у Милютина кладовка была на втором уровне). Спальни в квартирах выведены окнами на юг, тогда как в первом корпусе они выведены на восток (кроме одной из двух в квартире Милютина). Северный фасад нового корпуса, показанный в проектном чертеже-перспективе, был бы наиболее эффектным. Выделяется он полностью остекленной лестничной башней, ведущей на плоскую кровлю (стеклянная шахта лифта будет предложена и Алексеем Гинзбургом в проекте реставрации 2010-х). На чертеже этого дома на ножках и с четырьмя жилыми этажами видно, что двухуровневых квартир было бы всего два ряда (то есть они занимали бы все четыре этажа). Таких квартир получилось бы совсем немного – 16 (по восемь на каждом из уровней), и торцевые квартиры имели бы по большой лоджии (на нижнем уровне) и по балкону (на верхнем уровне).

Общественный блок при втором жилом корпусе состоял бы из двух двухэтажных корпусов, соединенных крытой галереей и образующих между собой внутренний дворик. Здесь можно видеть столовую (кафе) и помещения для кухни и персонала (на втором этаже), а также, в другом корпусе, приподнятом на ножки, общежитие (видимо для ночевки того же персонала).

Довоенная жизнь Дома Наркомфина

Спроектированную с таким размахом вторую очередь Дома Наркомфина построить не удалось, а основной дом с общественным блоком претерпел множество изменений, внесенных жителями и многочисленными арендаторами, о чем подробно написала Екатерина Милютина[86].

М. Гинзбург с семьей в квартире в Доме Наркомфина. 1945(?)

«Для меня этот дом был целым миром – я родилась и выросла в нем. Уже входя во двор и видя его издали: белый (а после войны уже светло-желтый), на черных колоннах (потом уже без них), с голубыми лентами стекол, в которых отражалось небо, с цветами под окнами, с кирпично-красными “трубами” на крыше, с его изумительными пропорциями, – я чувствовала радость, подъем. Нижний коридор (на втором этаже) был всегда таинственно полутемным с рядом дверей, ведущих на балкон-галерею, по которому так здорово было бегать, играть, прячась за колоннами, с которой так заманчиво было прыгать в снег с замирающим от ужаса сердцем. Верхний коридор, наоборот, был светлым, радостным; белый, с рядом черных и белых дверей, он казался солнечным даже в пасмурные дни. Две широкие лестницы соединяли улицу и коридоры. Эти лестницы […] с площадками и скамейками, на которых поверялись самые сокровенные тайны и рассказывались страшные истории, вели на крышу.

Крыша – место детских игр с закоулками и потайными местами, с винтовой лестницей, на которой устраивались соревнования: кто быстрее и больше раз поднимется и спустится так, чтобы не закружилась голова. Лестница приводила на солярий, на котором захватывало дух от высоты, от того, что перила из труб были совсем прозрачными, казалось их нет, ветер дунет посильнее, и ты улетишь вниз.

На втором этаже, кроме основного коридора, уходил вбок еще один небольшой коридор (переход), который вел в детский сад. Когда мы в него входили, то возникало чувство радости от света, от огромного трехэтажного пространства и от уютных маленьких игровых комнат с индивидуальными шкафчиками, где у каждого ребенка был нарисован фрукт или овощ. В войну в крестьянских избах, в теплушках и бараках в эвакуации, этот дом вспоминался как светлый замок из сказки. Но и после, и много лет спустя, он никогда не оставлял равнодушным […]