Архив

— Угадал. Теперь им нечем крыть, — Аркадий засмеялся. У него было прекрасное настроение. Так, вероятно, чувствуют себя воины и спортсмены. Конечно, есть опасность быть убитым или проиграть, но он, сильный человек, об этом не думал. — Слушаю тебя, отец. Ты хочешь пойти со мной?

— Аркаша, — трудно, словно переступая через самого себя толстыми ногами, произнес Гальперин. — Послушай меня, Аркаша, — мысли Гальперина разбежались. Вспомнить бы только начало, первую фразу, а там все пойдет. Но память безмолвствовала, память уронила слова, и они валялись где-то там, куда не дотягивался короткий телефонный шнур.

— В чем дело, отец? — Аркадий перестал смеяться. — Ты что-то надумал? Не хочешь ли ты ехать со мной?

— Я не хочу, чтобы ты отнес это заявление. — Гальперин вслушивался в ожидании ответа, до боли прижимая трубку к уху. Трубка попискивала слабыми сигналами каких-то помех. — Я боюсь, Аркадий, мне страшно… Подожди какое-то время. Я уйду на пенсию. Или вообще… уйду. Ты и поедешь… У тебя впереди вся жизнь, Аркаша, а у меня… совсем немного, я чувствую. — голос Гальперина нарастал. Он уже не видел за трубкой сына. Он видел несправедливость, которая настигла его, и он защищался. — В конце концов, это нечестно. Ты пользуешься моим отношением к тебе, совсем забыв, что я живой человек. Я — боюсь, я физически боюсь. Я боюсь остаться без работы, боюсь быть ошельмованным. Я не вынесу еще одного испытания… А у тебя вся жизнь впереди…

Гальперин все повторял и повторял одни и те же слова, точно в исступлении. Наконец он умолк. Он ждал, когда Аркадий начнет его упрашивать, умолять. Он боялся этого. Боялся, что он размякнет, сдастся. Повесить трубку он не решался, нужна определенность. Ведь заявление Аркадий унес с собой, в боковом кармане…

— Алло! Ты слышишь меня, Аркадий?

__ Да. Я слышу тебя, — ответил Аркадий до удивления спокойно.

— Ну, так что?

— Я верну тебе твою бумагу… Я оставлю ее в твоем почтовом ящике.

— Почему? — Гальперин не испытывал удовлетворения. Наоборот, сердце, казалось, разорвется сейчас от горести. — Почему? Поднимись ко мне.

— Я не хочу тебя видеть… Извини…

Гальперин поначалу и не понял, что это сигнал отбоя. Он что-то говорил и говорил, а трубка отвечала мерными сигналами, через ровные паузы.

Так и закончился тот день, 13 ноября 1982 года…

— Да, я хорошо запомнил тот день, — повторил Гальперин.

Мирошук понял его по-своему. Он скорбно вздохнул и развел руками, мол, все туда придем, но вот что важно — куда повернет новый лидер. Тоже, говорят, человек не очень крепкий.

Мирошук топтался вокруг Гальперина, подтягивая пальцами брюки, что сползали с тощих бедер, по-детски радуясь появлению своего заместителя. Казалось, он прилагает усилие, чтобы сохранить на лице свои асимметричные черты — особенно докучали брови, которые то и дело, ломаясь, взлетали вверх, разбегались в стороны, сдвигались к переносице.

«За ними просто не уследишь», — подумал Гальперин в ожидании новостей и в то же время удивляясь необычному радушию Мирошука — не к добру это, что-то преподнесет, только не знает, как подсластить пилюлю.

Гальперин поскучнел, набычился, дряблые веки наполовину прикрыли глаза. Он ждал, как ждет старый конь удара хлыста, покорно и равнодушно.

А новостей и впрямь скопилось предостаточно.

Но Мирошук не спешил приступать к служебным вопросам. То, что произошло сегодня в управлении у Бердникова, лихорадило, жгло, надо остудиться — рассказать. Иначе он просто задохнется. А кому еще рассказать, если не Гальперину? Только тот и может оценить его сообщение, оценить жертвенность поступка, который был принесен им, Захаром Мирошуком, во имя человеческой справедливости.

— Хочу вам кое-что поведать, Илья Борисович, — проговорил Мирошук серьезно и печально. — Не знаю, с чего и начать? Хреновина какая-то и больше ничего.

— Начните с начала, — буркнул Гальперин.

По тону директора ясно, что ничего хорошего ждать ему не следует. О чем он и обронил несколько вялых слов.

— Нет, нет, — всполошился Мирошук. — Как раз вы ошибаетесь, хоть и… Сядьте, пожалуйста, сядьте.

— Ваша просьба напоминает заботу палача — не слишком ли жесткой кажется сегодня клиенту плаха? — Гальперин шагнул к своему привычному креслу и провел ладонью по подлокотнику, словно убеждаясь, что кресло все так же крепко и надежно.

— Что вы, Илья Борисович. — голос Мирошука звучал искренне и доброжелательно. — Скажу честно: ситуация меня обескуражила, черт ее дери. Утром вызывает Бердников. Меня, Аргентова…

— Из архива загса, что ли? — уточнил Гальперин. — Фельдфебель гражданского состояния.

— И еще Клюеву, из архива соцстроительства. — Мирошук пропустил мимо ушей иронию Гальперина. Сейчас он ему преподнесет, каков фельдфебель тот Аргентов.