Архив Долки

Он не сомневался, чтo имел в виду доктор: он предпочел не говорить ничего в присутствии Немо Крабба, все еще сравнительно чужого ему человека.

— Крабб, — задорно сказал Мик, — удалось ли вам хоть немного примириться с утомительным процессом становления врачом?

Рот у Крабба перекосило.

— Нив малейшей степени, — ответил он. — Насколько я могу судить, мы, студенты наших дней, изнурительно учимся ради документа, удостоверяющего, что мы отстали от жизни. Революционные подвижки в диагностике, лечении и фармакологии происходят ныне каждые несколько месяцев. Какое-нибудь чудо-снадобье в одночасье делает десятки известных препаратов устаревшими. Вспомним пенициллин и вообще антибиотики.

Да, вполне разумный довод, подумал Мик. Уместно ли будет распространяться здесь о велосипедозе сержанта Фоттрелла? Вряд ли.

— Когда Флеминг^{88} случайно получил то, что в 1928 году назвал пенициллином, — вставил доктор Крюитт, — он ничего не изобрел и нового не открыл. В бытность мою отроком в графстве Карлоу я частенько наблюдал, как батраки лечат нарывы у себя на загривках привязыванием гниющего коровьего навоза к пораженному месту, обычно посредством грязного платка. Этот навоз спокойненько изничтожал стафилококков.

У самого Мика тоже, кажется, было некое подобное воспоминание.

— Ну, Флеминг получил Нобелевскую премию, — сказал он. — За что?

— То, что у него вышло, — чистая лабораторная случайность, — отозвался доктор, — но он заслужил большой похвалы за точное наблюдение и научную запись его.

— Но введение пенициллина, — возразил Мик, — стало подлинным переворотом в лечении множества недугов.

— Мне в свое время несколько раз вкатили хорошенько этого дела, — сказал Крабб.

— Вторичное достижение Флеминга, — сказал доктор Крюитт, — состояло в синтетическом воспроизведении грибковых процессов — в разработке искусственных культур. Но сущностная тайна пенициллина была известна народной медицине за много веков до этого — вероятно, даже тысячелетий.

— Да, мне сдается, так и есть.

— Вот поэтому и глупо людям в западной Европе снисходительно относиться к знахарям, их отварам и эликсирам, пястям лягушки, глазам червяги^{89} и так далее. Те дикари ничего не смыслили в химии или патологии, но способны были поддерживать пусть и не осознанные, зато проверенные медицинские традиции. Подобно этому инстинктивно лечатся от своих заболеваний и птицы, и твари неразумные.

— Дайте нам еще по капельке, миссис Лаветри, — воззвал к хозяйке Крабб, — и далее мне нужно идти по своим делам.

Миссис Лаветри выбралась из своей крепости и расставила стаканы, заметив, что очень душно и что, ей думается, в воздухе гроза — судя по обуревавшим ее мозолям.

— Оставляя в стороне бестолковости академического образования в медицине, — охрипло проговорил Крабб, — кто, к черту, желает быть ВОП?^[28]

— Так жизнь устроена, — сказал доктор Крюитт. — Даже очень плохой врач способен заработать себе на выживание.

— Заработать на выживание, да, — откликнулся Крабб, — но, небеси, что это за жизнь!

— Лучше, чем работать в соляных копях.

Крабб выпил с легким налетом исступления.

— Если и когда я получу степень, — прохрипел он, — уверен, что выставлю себя дураком эдак необычно, может, как Швейцер или Ливингстон^{90}.

— Что ж, тогда вы станете знамениты, — сардонически ответил доктор Крюитт, — и обожаемы по всему свету.

— Ой, подите к черту.

Псевдопрофессиональные диалоги подобного рода Мика не очень-то интересовали, и остаток разговора он едва слышал. После отбытия Крабба он вновь взялся за доктора Крюитта.

— Я более-менее уверен, что Джойс находится где-то в этих краях, ибо немыслимо, что он остался в Англии, а Дублин — гостеприимный, каким стал, вероятно, преобразившийся город наших дней, — слишком опасен для знаменитости, чье стремленье — не быть узнанным. Так где же он?

Доктор лукаво улыбнулся.

— Я сказал вам, что сведения, которыми я располагаю, конфиденциальны, — заявил он, — это означает, что, сообщи я их вам, вы должны будете принять их конфиденциально и ни при каких обстоятельствах не передавать кому бы то ни было.

Еще более отвратительное жульничество, решил Мик, но ему от этой взаимной игры вреда никакого.

— Принимаю это, но на одном условии. Как набор сведений я сохраню это при себе. Однако счел бы себя в праве использовать их исключительно для установления личной связи с Джойсом, и, предприми я это, меня, возможно, освободят от обязательства хранить его местонахождение в тайне. Я, вероятно, способен буду доказать ему, что его страхи, какие бы ни были, мнимы.

— О, я почти не сомневаюсь, что, если только вы не вгоните Джойса во гроб, он наверняка спросит, откуда вы знаете, где его искать. Я бы однозначно не желал, чтобы упоминалось мое имя.

— Вы с ним знакомы?

— Нет, не знаком.

— Тогда ваш довод не существен, хотя в любом случае мне бы и в голову не пришло о вас заикаться.

Мимолетная легкая хмарь на лице доктора Крюитта словно бы сообщала, что ему неприятно, когда его существованием вот эдак походя пренебрегают.