Перво-наперво он отправился на Сент-Стивенз-Грин и поискал место там — что в такую рань довольно просто. Грин — обнесенная загородкой игровая площадка близ центра города, буйство цветочных клумб и фонтанов. Миленький пруд с островками, через который посередине перекинут мостик, — приют водоплавающих, многие редки, а по оттенку и жизненной силе не уступают местными цветам. Через Грин постоянно ходили великие множества людей, поскольку так удавалось срезать по диагонали путь между Эрлзфорт-террейс, где располагался Университетский колледж, и началом Графтон-стрит — вратами суматошного центрального Дублина. Что любопытно: это вместилище кутерьмы (каким Грин временами казался) было прекрасным местом для созерцания и планирования, словно вся его бурливая жизнь обеспечивала анестезию — так, пожалуй, отыскивается одиночество в толпе.
Он откинулся на спинку скамьи, закрыл глаза и задумался над тем, что, судя по всему, приходилось на его долю дел. Дел было несколько, однако, пусть и крупные, сложными или не улаживаемыми они отнюдь не казались. Он почти восхищался своим ловким управлением обстоятельствами, кои в определенном смысле превосходили самый этот мир. Он положит конец дьявольским козням Де Селби, к примеру, но средствами, кои представляли собой ни много ни мало опереточную уловку. Мик опять-таки оказался в положении, из которого ему по силам доказать, что Джеймз Джойс, писатель и гениальный творец, — не мертв, как повсеместно принято думать, а жив и вполне здоров, в стране своего рождения. Да, все так: карта его в этом отношении краплена словоохотливым выпивохой доктором Крюиттом, но Мик сомневался, что последний и сам-то верил в полученные им сведения; как бы то ни было, доктор не пытался их проверить. Возможно, объяснение тому — простая лень, и Мик с приятностию осознал: грех лености на самого него не навесишь.
Какое там: уж кто деятелен и подвижен, так это Мик. Помимо физической встречи с Джойсом он обнаружил, что ум писателя неуравновешен. Джойс не осознавал, что дописал и издал «Финнегана подымем», ибо слишком несуразно было предполагать, будто некий черновик, с которым еще предстояло работать, ушел в печать по ошибке и без ведома автора. Издатели, как это было известно Мику, безответственному ребячеству предаваться не склонны, в особенности когда речь идет о важном значимом имени. Джойс, тем не менее, никакой чудаковатости манер или речи в пабе в Скер-риз не выказал и работу свою, за которой Мик столь неожиданно застал его, выполнял собранно и точно. Не был ли и сам Де Селби с приветом, и, если так оно и есть, как эти два исключительно развитых, однако рассеянных ума поведут себя при столкновении? Воссоединятся ли тихо и плодотворно или же сшибутся в убийственной неразберихе? Не заплутал ли сам Мик умом своим, планируя свести вместе этих двоих? Ну, вряд ли. Де Селби никаких прямых знаков помешательства не выказывал — напротив, явил ему на встрече с Блаженным Августином доказательство, что силы и связи его по меньшей мере сверхъестественны. Рискнуть и усомниться в подлинности угрозы ДСП Мик не мог вовсе. Он, попросту говоря, в долгу перед человечеством — в долгу, от какого не отопрешься никакой предельной трусостью или словоблудием.
Но воображение Мика не желало успокаиваться. Сплотят ли Джойс и Де Селби свои ошеломительно сложные и многообразные сознанья, чтобы произвести чудовищное землетрясение новой книги, такой, что потеснит и саму Библию? Де Селби запросто мог бы выдать невероятные материалы, вероятно — посредством ангелов, тогда как Джойсу по силам предоставить неземные уменья великого писателя. Ответ, похоже, состоял в том, что Де Селби не интересовался литературой или необогословием, а также не стремился улучшить или украсить ни этот мир, ни людей в нем: его задача — уничтожить и то, и другое, вместе с собой и Джойсом, в устрашающем истреблении.